"Фальшивая конструкция". Рецензия в "Правде" на кинофильм "Союз спасения"

На предпремьерном показе фильма «Союз спасения» в столичном «Октябре» министр культуры РФ В. Мединский заявил, что история декабристов — это «невероятный миф», но он мечтает, чтобы фильм стал частью учебной программы для школьников. Вскоре стало известно, что школьников организованно водят-таки на «Союз…». Продюсер постановки К. Эрнст пояснил, что создатели фильма «хотели вычленить правду и показать правду». А режиссёр-постановщик Андрей Кравчук, по его словам, вообще не хотел ставить никаких оценок, источники, дескать, противоречивы, а ему интересны люди, попавшие в водоворот событий. Инфантилизм подобных заявлений, конечно, поражает, но он искусственен и при этом весьма характерен для нынешних лукавых «властителей дум», пытающихся прикрыть мнимым объективизмом ярую тенденциозность своих творений.

«УЗОК КРУГ этих революционеров, страшно далеки они от народа…» — писал о декабристах В.И. Ленин. О том, насколько верно второе, можно судить, например, по происшествию, случившемуся с будущим декабристом, а тогда 17-летним Никитой Муравьёвым, тайком от родителей бежавшим в 1812 году в армию, чтобы воевать с Наполеоном. Когда проголодавшийся барчук, не имевший представления о стоимости денег и ценах на продукты, расплатился в одном из крестьянских дворов за краюху хлеба и кружку молока полновесной золотой монетой, сметливые мужики, заподозрив неладное, приняли его за французского шпиона, скрутили и сдали властям.

Круг офицерской «головки» заговора действительно был узок: несколько десятков высших гвардейских офицеров с весьма знатными фамилиями. Список же пострадавших от последовавшей высочайшей кары исчислялся сотнями, в том числе ни в чём не повинных солдат, зачастую не имевших представления, зачем и для чего ведут их на Сенатскую площадь «отцы-командиры». Ведь солдаты не были вхожи в литературно-просветительские общества, не выписывали издания, где муссировались либерально-гуманистические идеи. Не ведали и о столь популярных среди аристократии сочинениях Вольтера, Руссо, Монтескьё... И даже не догадывались о существовании тайных организаций, где кипели дебаты о пагубности самодержавия и крепостного права и пафосно звучали вольнолюбивые речи, подслушанные победителями Наполеона на парижских улицах, ещё не остывших от революционных баталий.

Может показаться странным, но в отечественном кинематографе раз-два и обчёлся фильмов, посвящённых событиям, увенчанным декабрьским инцидентом на Сенатской площади в Петербурге в 1825 году. Дело, видимо, в том, что история — это, конечно же, политика, опрокинутая в прошлое, а значит, зависит от текущей политической конъюнктуры на дворе, в чём и заключается причина пресловутой непредсказуемости истории в наше время — не только, кстати, российской. История же декабризма — это бомба высочайшей политической заряженности.

Если не считать робких попыток прикоснуться к этой теме в таких безнадёжно устаревших лентах, как «С.В.Д.» или скромненькая «Северная повесть», то всерьёз подход к ней предпринят лишь в «Звезде пленительного счастья» Владимира Мотыля, создавшего в 1975 году настоящий кинематографический памятник декабристам как героям-основателям русского освободительного движения.

При том что фильм демонстрирует зрелую режиссуру и целую галерею блистательных актёрских работ, он не свободен от некоторых как содержательных, так и вкусовых издержек. Само восстание оказалось за рамками киноповествования, ставшего, по сути, экранным приветом поэме А.Н. Некрасова «Русские женщины», посвящённой судьбам жён бунтовщиков, отправившихся за мужьями в сибирскую ссылку и в полной мере изведавших её тягость.

В такой композиции выход декабристов на площадь может представиться неискушённому зрителю как некое спонтанное эмоциональное действие (тогда как в реальности активная подготовка к нему длилась, по меньшей мере, десятилетие), а на первый план выдвинуться красивая жизнь русского высшего дворянства, состоявшего якобы из влюблённых друг в друга красавцев и красавиц, так жестоко и незаслуженно прерванная самодержавным сапогом.

Кстати, к 1825 году, когда происходит действие фильма А. Кравчука, организация «Союз спасения», давшая ему название, уже не существовала. Ещё в 1817 году она была преобразована в «Общество истинных и верных сынов Отечества», устав которого под названием «Статут» включал в себя, кроме самых общих нравственных требований к участникам вроде их обязанности трудиться на пользу обществу, ещё и «поддержку всех благих мер правительства», а также искоренение социальных пороков, обличение косности и невежества народа, злоупотреблений чиновников, лихоимства и казнокрадства, жестокого обращения с солдатами и засилья иностранцев.

Под всеми этими прекраснодушными пожеланиями таилась скрытая, но самая главная для членов состоявшего всего из тридцати человек общества цель: введение в России представительного правления, то есть ограничение самодержавия. Предложение же И. Якушкина убить царя, без чего такое ограничение представлялось ему невозможным, на фоне всей этой благостности прозвучало дико и было отвергнуто.

СОЗДАННЫЙ в 1818 году «Союз благоденствия» был уже более представительным (около двухсот человек) и имел отделения в ряде городов России. Объявленные цели опять-таки вполне умеренные: распространение «истинных правил нравственности и просвещения», но, кроме помощи правительству в полезных его начинаниях, ещё и смягчение (всего лишь!) участи крепостных. И опять-таки скрытая цель, известная лишь руководителям организации: установление конституционного правления и ликвидация (!) крепостничества. Но об этом пока молчок, в чём, при всех раскланиваниях перед правительством, уже сквозит неверие в способность властей все эти социальные прелести осуществить. Предложение же П. Пестеля убить царя и создать временное правительство с диктаторскими полномочиями, высказанное на прошедшем в 1820 году в Петербурге совещании, отвергнуто как чрезмерно радикальное.

Популярность «Союза благоденствия» в обществе была настолько широка, что его устав под названием «Зелёная книга» дошёл до императора Александра I, который с интересом с ним ознакомился. Когда же командир гвардейского корпуса Васильчиков с тревогой доложил государю о смуте, заваривавшейся в приближённом к трону воинстве (которое, напомним, так активно заявляло о себе в предшествовавших дворцовых переворотах), Александр Павлович спокойно заметил: «Любезный Васильчиков! Вы, который служите мне с самого начала моего царствования, знаете, что я разделял и поощрял все эти мечты и эти заблуждения». И, задумавшись, добавил: «Не мне подобает быть строгим».

Осталась без последствий и тревожная записка генерал-адъютанта А. Бенкендорфа, где были названы имена руководителей тайных обществ (её нашли в кабинете императора после его смерти). Впрочем, кое-какие меры всё же были приняты: высочайшим повелением закрыты все тайные общества, независимо от содержания их программ, военным и гражданским служащим запрещено в оных участвовать.

А что же «бунтовщики»? Собрали съезд депутатов «Союза благоденствия» и... распустили его — из-за обострившихся разногласий и потребности отсеять слишком уж радикальных членов.

Однако общественная потребность в протесте против замшелого консерватизма самодержавия была настолько велика, что вскоре на основе распущенного союза возникли сразу две крупные организации: «Южное общество» в Киеве и «Северное» — в Петербурге. «Южным» руководил П. Пестель. Написанная им программа под названием «Русская правда» (намеренная перекличка с «Русской правдой» Ярослава) предполагала (почувствуйте разницу!) убийство не только императора, но и всей его семьи и военный переворот. Принимались в общество только военные из частей регулярной армии, ужесточалась внутренняя дисциплина, вводилась строгая подчинённость центру — возглавляемой самим Пестелем Директории.

Настроение большинства членов общества было настолько радикальным, что С. Муравьёв-Апостол называл их «цепными бешеными псами». Наконец (внимание!): лично Пестелем велись переговоры с Польским патриотическим союзом о совместных действиях, результатом которых должно было стать присоединение к Польше Литвы, Подолии, Волыни и Малороссии.

ПОВЫШЕННЫЙ радикализм «Русской правды» и агрессивный настрой деятелей «Южного общества» явно отпугивал многих «северян» и первое время мешал объединению. Вскоре, однако, и в «Северном» возникло боевое крыло (К. Рылеев, А. Бестужев, Е. Оболенский, И. Пущин), разделявшее планы Пестеля. Известно позднейшее признание Бестужева: «Целью нашего заговора было изменение правительства, одни желали республику по образу США, другие конституционного царя, как в Англии, третьи желали, сами не зная чего, но пропагандировали чужие мысли. Этих людей мы называли «руками», «солдатами» и принимали их в общество только для числа. Главою петербургского заговора был Рылеев».

Надо заметить, что ещё задолго до декабрьского выступления 1825 года в литературном альманахе «Полярная звезда» публиковались статьи, содержавшие революционные идеи, что нередко выливалось в трения с цензурой.

Словом, тайные общества, как «Северное», так и «Южное», хотя и назывались тайными, на самом деле никакой тайны ни для двора, ни для обывателей, ни, разумеется, для жён многих декабристов, ставших героинями фильма В. Мотыля, за редкими исключениями вроде Марии Волконской, пребывавшей по беременности вдали от столицы, не составляли. Известно, например, что Екатерина Трубецкая, категорически не принимая обсуждавшиеся в её присутствии методы террора и насильственных действий, убеждала Муравьёва-Апостола: «Ради бога, подумайте о том, что вы делаете, вы погубите нас и сложите свои головы на плахе». Так что обрушившиеся на мужей репрессии вряд ли были для них такой оглушительной неожиданностью, как это показано в фильме Мотыля.

Несколько сумбурное построение «Звезды пленительного счастья» с его монтажной чересполосицей, как и «Союза спасения», вряд ли даёт зрителю понимание того, почему именно 14 декабря 1825 года стало датой выступления, ведь в планах заговорщиков первоначально значился гораздо более дальний срок. Побудили их к действию обстоятельства, сложившиеся в связи со смертью Александра I, сопровождавшиеся отказом от престолонаследия обоих претендентов: Константина и Николая.

В образовавшуюся очень короткую по времени щель междуцарствия и решили вклиниться северные реформаторы, намереваясь военной силой навязать двору реализацию составленного Сергеем Трубецким «Манифеста к русскому народу», предполагавшего передачу власти правлению, то есть временной диктатуре в составе нескольких (4—5) человек, которое должно было организовать выборы в учредительное собрание. Ну а далее, разумеется, республика и отмена крепостного права, причём, что характерно, вопрос о наделении при этом крестьян землёй, в отличие от программы Пестеля, даже не ставился.

ВОССТАНИЕ с самого начала пошло наперекосяк. Во-первых, на площадь не явился назначенный диктатором-командующим Сергей Трубецкой (злые языки сплетничали, что его не пустила жена, но это не так, известно, что он провёл тот трагический день в здании генштаба). Между тем в фильме В. Мотыля мы видим сцену встречи на площади Трубецкого с императором. Экранный обмен взглядами довольно эффектен, но, увы, ничего такого быть не могло.

Причина неявки Трубецкого до сих пор повита туманом: после стольких лет активного участия в заговоре какие сомнения одолели решимость зрелого 35-летнего воина, героического участника войны с Наполеоном, — это осталось его секретом. По свидетельствам очевидцев, он наивно верил, что государь не захочет кровопролития и сам откажется от самодержавной власти, приняв предложенный ему «Манифест». Чего только впоследствии на него не навешивали: малодушие, трусость, предательство! Примечательно, однако, что товарищи по несчастью, по каторге, от Трубецкого не отвернулись: его по-прежнему уважали, относились к нему с симпатией.

Итак, уже на площади второпях командующим назначают Оболенского. Именно он ударом штыка в бок якобы, по некоторым, хотя и сомнительным источникам, ранил пытавшегося урезонить солдат генерал-губернатора Петербурга Милорадовича, тут же ставшего мишенью для пистолета Каховского (как впоследствии выяснилось, у Милорадовича, ранее склонившего Николая к отречению в пользу старшего брата, были свои виды на возможную должность диктатора, чем и объяснялась его повышенная активность на площади).

Этот выстрел круто изменил характер сложившегося на площади противостояния, развязав руки Николаю, права которого на престол ранним утром этого дня срочно созванный Сенат, как оказалось, уже признал. Он отдал приказ палить по бунтовщикам картечью (любопытно, что этот способ усмирения толпы в условиях города впервые применил Наполеон Бонапарт), и всё было кончено. В тот день в Петербурге погибли, по официальным данным, 1271 человек. Ничего подобного столица не видела уже в течение полувека.

Учреждённый царским манифестом Верховный уголовный суд приговорил пятерых зачинщиков бунта к четвертованию (в последний раз этот чудовищный вид казни был применён Екатериной II к Пугачёву), тридцать одного человека — к отсечению головы, иных — к каторге, ссылке, лишению чинов и дворянства, разжалованию в солдаты с отправкой на Кавказ.

Николай I смилостивился, смягчил кары. Пятерых казнили не четвертованием, а на виселице, поскольку, по словам щепетильного императора, кровь не должна была пролиться. Между тем такой вид казни считался ещё с библейских времён позорным, а для офицера оскорбительным, потому, видимо, и был избран.

О ПОДВИГЕ жён декабристов, «декабристок», как их называли, последовавших за мужьями в Сибирь, написано и снято много. Да, их поступок самоотвержен, благороден. При этом, однако, забывается, что подобная верность осуждённым супругам в прежние времена не только не расценивалась как заслуга, но законом вменялась в обязанность. «Декабристки» лишь последовали стародавнему обычаю, хотя в новые времена могли уже этого не делать, к чему их и склоняли власти, не желавшие подобной демонстрации верности бунтовщикам, пугая знатных дам тем, что расставание с роскошной барской жизнью в столице станет для них невыносимо суровым испытанием.

В фильме В. Мотыля это показано убедительно. Менее известно, как именно уговаривали «не ехать», например, Екатерину Трубецкую император с императрицей. Убедившись, что уговоры не действуют, императрица со вздохом произнесла: «Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем, на вашем месте и я не колебалась бы сделать то же». А Николай Павлович скрепил: «Ну, поезжайте, я вспомню о вас».

Возвращаясь к «творению» Андрея Кравчука, необходимо осознать главное: какой сегодняшний политический вопрос возжелал опрокинуть в историю декабризма основной продюсер фильма Константин Эрнст, не пожалевший денег, в том числе государственных, на эту затею? Ответ лежит на поверхности. Нынешнему режиму, организовавшему беспримерное издевательство над народом — нищетой, социальным унижением и внушением полной безнадёжности сколько-нибудь решительного сопротивления гнёту олигархата и чиновничества с их армией прихлебателей (сиди, дескать и не рыпайся), крайне неприятны напоминания о том самом, проходящем через всю русскую историю сопротивлении самодержавной давиловке, поначалу стихийном крестьянском, но постепенно вызревавшем в осознанный протест против системы тотального угнетения.

Декабризм был, конечно, ярчайшим, хотя и не вполне ещё зрелым этапом такого протеста («их дело не пропало» — В.И. Ленин), что и вознамерились опорочить, унизить, свести к едва ли не смешному, при этом обернувшемуся реальной большой кровью недоразумению Эрнст и его команда присяжных экранных клеветников. Отсюда и совершенно антиисторичное воспевание самодержавия с его якобы укоренённой в народном мнении позитивной прочностью (сегодня, читай, пресловутой стабильности путинского режима) и циничное «опускание» героев-декабристов до уровня затеявших что-то вроде уличной драки подростков-скандалистов с участием личностей с сомнительными репутациями, решивших погреть руки на господской смуте.

На кого из наших современных оппозиционеров кивает при этом фильм, думается, ясно без дополнительных комментариев. Что же до проповедуемой им морали, то она однозначна: воспеть «необходимость самовластья и прелести кнута», в чём лишь по случаю несостоявшийся декабрист А.С. Пушкин упрекнул в своё время автора слишком, по его мнению, монархической «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина.

ИТАК, если формулировка В.И. Лениным сути декабрьского восстания гениальна своим лаконизмом и диалектической ёмкостью, то экранная поделка нынешних российских идеологов, взявших на вооружение замшелую уваровскую триаду «православие – самодержавие — народность», которая уже для николаевского времени была абсолютно реакционной и лживой, построенная на этом порочном основании, несмотря на затраченные на неё миллионы и творческие усилия съёмочной группы, представляет собой фальшивую, а стало быть, и антихудожественную конструкцию.