ПРИГОВОР ДЕРЕВНЕ: КТО И КОГДА ЕГО ОТМЕНИТ
Пожалуй, никто из президентов не уделяет сельским проблемам столько внимания, как Александр Лукашенко. Под его руководством был разработан аграрный курс республики. Беларусь не только обеспечила себе продовольственную безопасность, но и стала одним из крупнейших в мире экспортёров молочной и мясной продукции. Однако не так давно в поездке по Приднепровью Лукашенко выразил обеспокоенность положением в аграрном секторе: «Мы сегодня уже упёрлись в некую неопределённость в сельском хозяйстве. Стоит вопрос, как жить дальше, как двигаться дальше, чтобы обеспечить эффективное производство и выстоять в конкуренции».
Неумолимая коса прогресса
Казалось бы, чего беспокоиться. Тем более что в основе достижений сельского хозяйства лежит рост производительности труда, причём поразительный. В 1990-1991 годы в сельхозпроизводстве работали 1 миллион 68 тысяч человек. В 2017 году - 272 тысячи, в четыре раза меньше, но при этом произвели продукции вдвое больше.
Такие успехи принято называть экономическим чудом. Как же оно, чудо это, свершилось? Крестьяне знают: при ручной дойке каждая доярка обслуживает 10-15 коров, при переходе на молочные вёдра - почти вдвое больше, на молокопровод – 40-50, а на фермах с современными доильными залами - порядка двухсот. Здесь все процессы - от подготовки кормов до учёта молока - автоматизированы и контролируются, как и состояние животного, компьютером. Побывав на одной из таких ферм в сельскохозяйственном производственном кооперативе (колхозе) «Остромечево» Брестской области, космонавт Пётр Климук не смог сдержать удивления: «Полсвета объехал, а только тут увидел, как коровы под музыку строем идут на дойку. И как позволяют на «педикюрном станке» облагораживать копыта».
Всего за две с небольшим пятилетки в Беларуси создано - построено, реконструировано и модернизировано - около 3,4 тысячи подобных или близких по уровню молочно-товарных ферм и современных, с высокой степенью автоматизации и компьютерного управления, животноводческих ферм, комплексов и фабрик по производству мяса крупного скота, свинины и птицы. Сохранённое и развитое на прочной советской основе сельхозмашиностроение позволило оснастить мощными энергонасыщенными тракторами и комбайнами земледелие.
Технический прогресс принёс белорусскому селу поистине невиданный рост производительности. И - выкосил часть деревенского трудового люда, работавшего ранее на полях и фермах, поставив вопрос не только об устройстве «лишних» людей. Сельское хозяйство во всём мире, как известно, заметных прибылей не приносит - не случайно даже высоко оснащённые западные фермы находятся на государственной дотации. И часть сельхозпредприятий, занятых только земледелием и животноводством, несмотря на рост производительности, не смогли выбраться из убытков.
Как быть дальше, как преодолеть неопределённость, в которую упёрлось сельское хозяйство республики? И Лукашенко предложил провести здесь, в Приднепровье, эксперимент. В агрохолдинге «Купаловское» организовать переработку молока, изготавливать из него широкий ассортимент продукции, построить небольшой мясокомбинат «под всё мясо, которое производится, - говядину, свинину». И создать свою торговую сеть - магазины в Минске, Могилёве, Шклове, Орше.
— Когда мы замкнём полностью цикл от производства до продаж, тогда вы будете богатыми, - заявил президент Беларуси на совещании с аграрниками.
Проект агрохолдинга «Купаловское», по его убеждению, должен стать новым этапом в развитии сельхозпроизводства республики.
«Конфликт международного масштаба»
Собственно, этим путём в советское время шли десятки хозяйств, которые тогда называли маяками. Яркий пример - колхоз имени Калинина, сейчас - «Агрокомбинат «Снов» Несвижского района. Всё мясо и молоко со своих животноводческих ферм здесь перерабатывают на собственном мясо-молочном комбинате. В фирменные магазины, открытые в Минске, Солигорске, Несвиже, агрогородке Снов, как и в автомагазины, обслуживающие население не только своего сельского Совета, но и нескольких соседних районов Минской области, поступает около 350 видов мясной продукции — от колбас, сосисок до балыков, буженины, рулетов, карбонада, полендвиц и прочей изысканной снеди. Поставляют в торговые точки и кефир, ряженку, сливки, сметану, масло, йогурты — более двадцати наименований так называемой молочки.
Многомиллионные прибыли от продажи конечной продукции (заметьте, не сырья, полученного на фермах) позволили поднять уровень сельхозпроизводства. Хозяйство превзошло стоцентнеровую урожайность зерна, десятитонную удойность коров и обеспечило себя ультрасовременными машинами и технологическими линиями в земледелии и животноводстве.
Преобразилась и деревня. Были построены два агрогородка. Дом быта, банно-прачечный комбинат, закрытый плавательный бассейн, современная школа искусств, стадион, кафе-ресторан, мини-футбольное поле с искусственным покрытием изменили жизнь крестьян. В агрогородках открыли спортивно-оздоровительные комплексы, две средние школы, две гостиницы, два детских сада. В других деревнях — два сельских клуба, три библиотеки, три бани, амбулаторию на сто посещений в смену, два ФАПа. Заасфальтированы, озеленены и освещены улицы, в домах — природный газ и вода. Только за последние три года жильё получили около восьмидесяти семей: механизаторы, животноводы, переработчики продукции, молодые специалисты.
Неудивительно, что в Снов отовсюду идут заявления с просьбой принять на работу. Но людей хватает. Технический прогресс не выкосил крестьянство: в агрокомбинате трудятся около двух тысяч человек, в том числе 290 специалистов с высшим и средним специальным образованием.
Хозяйства, заложившие подобным путём прочную основу развития в советское время, были не только в Беларуси. Помню, председатель колхоза «Заря коммунизма» Ровенской области Владимир Антонович Плютинский показывал мне свои колхозные плодоконсервный завод и мясокомбинат, перерабатывающие продукцию здешних полей и ферм. Плодоовощные консервы, ветчину, балыки, копчёности и «колбасу Плютинского», как прозвали её на Ровенщине, за милую душу покупали в десятках городов и сёл области. Имелось здесь и собственное строительное производство с проектным бюро, в котором работали первоклассные архитекторы. Было и промышленное телевидение: «голова колгоспу» из кабинета мог наблюдать, что происходит на фермах, в теплицах, овощеперерабатывающих цехах, мастерских.
На первом же производственном участке — на животноводческой ферме — увидел я комфортные комнаты отдыха и профессиональной учёбы, роскошную сауну с бассейном и оборудованный «по последнему слову» медкабинет: тут тебе всё — от врачебного контроля, массажа и разных процедур, назначенных доктором, до профилактики и лечения зубов. Сауны с бассейнами были и на остальных двенадцати производственных участках. Под общий смысл — заботы о человеке — застроено было и село «Заря» (центральная усадьба колхоза). Современные, со всеми удобствами, квартиры в домах разной этажности и коттеджи, торговый центр, спорткомплекс, гостиница, Дворец с неохватным зрительным залом и театральной сценой, с комнатами для кружковой работы, многопрофильная музыкальная и ничуть не уступавшая столичным средняя общеобразовательная школа, оснащённые не хуже городских детсад и клиническая больница.
В удивительных возможностях хозяйств, которые не ограничились выращиванием земледельческой и животноводческой продукции, убедился я и в командировках по странам соцлагеря. Особенно поразил чехословацкий кооператив «Слушовице». Тогда, в середине 1980-х, намолачивали там более 60 центнеров зерна с гектара, под семь тысяч килограммов молока надаивали от коровы. Но прибыль от сельхозотраслей не превышала 15 процентов. Остальные 85 приносили переработка мяса в сотни, молока — в десятки видов и наименований продукции, изготовление пластмассовой, стеклянной тары, а также деталей для телевизоров и электронной промышленности.
Кооператив имел даже собственный самолёт, совершавший регулярные рейсы в Прагу, не говоря уже об автобусных рейсах в несколько городов Чехословакии. Каждый год, по обмену, в Слушовице на полмесяца прилетали двадцать пять фермеров из Техаса, а в Техас — двадцать пять здешних кооператоров. И каждый год на прощальном вечере повторялась одна и та же сцена. Закалённые жизнью фермеры не сдерживали слёз: «Кто бы думал, что на земле можно так жить и работать — не от темна до темна, как мы, и не весь век без отдыха, а с оплачиваемыми отпусками, бесплатными путёвками, бесплатным жильём и медобслуживанием, с городскими условиями — развивайся как хочешь». И каждый год их, слушовицкие, кооператоры, вернувшиеся из Техаса, угрюмо отшучивались: «Поставьте к стенке — в тот «рай» не пойдём».
Рассказы их напомнили мне одну из встреч с Плютинским. «Не поверите — мы устроили конфликт международного масштаба», — обычным своим, серьёзным тоном сообщил он. И поведал, что в «Заре коммунизма» и в соседнем, такого же уровня, колхозе имени Жданова побывали недавно австрийские фермеры. Не могли скрыть восхищения. И — горечи. «Здесь, у вас, почувствовали, что мы — рабы своих ферм, — признался руководитель делегации. — И себя, и детей своих губим». Вернувшись на родину, они устроили осаду советского посольства в Вене: «Не уйдём, пока не дадите подробные материалы о колхозах».
Единственный выход
Путь, который выбрали хозяйства, ставшие маяками, не был случайным. Необходимость его видели лучшие умы человечества ещё в прошлые века. «Чтобы вытесненные из земледелия люди не оставались без работы или не были вынуждены скопляться в городах, для этого необходимо занять их промышленным трудом в самой деревне, дать им средства и возможность для подсобного промышленного промысла», — писал Фридрих Энгельс. Необходимость соединения земледелия и промышленности, научно обоснованную создателями коммунистической теории, отстаивали все, кто осмыслил естественные законы и потребности общества. «С отсутствием земледельческих работ в зимнее время, - писал в докладной записке премьер-министру С.Ю. Витте известный своими экономическими трудами выдающийся русский учёный-химик Д.И. Менделеев, - можно бороться усиленным покровительством не только кустарной, но и прямо фабрично-заводской у крестьян предприимчивости при обработке преимущественно местных продуктов…»
И предлагал решение проблемы: «А так как без той или иной мировой сделки между сельским хозяйством и фабрично-заводской промышленностью, по моему крайнему разумению, нельзя достичь коренных улучшений в сельскохозяйственном быте большинства нашего народа, страдающего прежде всего недостатком поприщ для приложения труда (с одной землёю — его мало, а у фабрично-заводского дела ему нет пределов), то соединение в одном и том же крестьянстве — земледельцев с фабрично-заводскими рабочими — представляет, на мой взгляд, единственно новый выход из того сочетания обстоятельств, которые ныне господствуют во всём мире».
Именно этим курсом следовали сотни хозяйств, превратившие себя в образцовые сельхозпредприятия. Каким трудом и с какими препонами — разговор особый, но для нашей темы исключительно важный. Долгое время создавать промышленные предприятия в деревне было запрещено. В 1960-е годы за это даже посадили нескольких председателей колхозов Нечерноземья.
Подобное творилось не только у нас в СССР. После поездки в Слушовице я с восторгом рассказал обо всём увиденном своим коллегам в Союзе журналистов Чехии. Те, понятное дело, были довольны. Но что-то странное уловил я в их реакции. Всё прояснилось позже, за дружеским столом. Оказывается, когда-то республиканская молодёжная газета дала целый разворот об успехах «слушовицских первопроходцев». И на заседании секретариата ЦК Компартии Чехии её редактор получил строгий выговор — «За пропаганду несвойственного социализму опыта в сельском хозяйстве».
Обиднее всего было нашим, советским людям. Ведь ещё в 1929 году ноябрьский Пленум ЦК ВКП(б) в специальной резолюции по сельскому хозяйству указывал: «Необходимо поощрять инициативу в деле установления непосредственной хозяйственной связи между государственными промышленными предприятиями (сахарные, льнообрабатывающие, хлопкоочистительные заводы и т.д.) и совхозами, с одной стороны, и окружающими колхозами, с другой стороны, создавая во всех возможных случаях… смешанные совхозно-колхозные объединения с согласованным хозяйственным планом, с общей технической базой (тракторные колонны, ремонтные мастерские и т.п.), с общими предприятиями по переработке сельскохозяйственных продуктов (маслодельные, сыроваренные и льнообрабатывающие заводы, мельницы и т.п.)». Словом, намечался поворот к соединению земледелия и промышленности. Но он так и не был осуществлён.
Проще всего обвинять огульно: пошли, мол, курсом, противоположным тому, который сами коммунисты и разработали. Но в предвоенные годы, как и в первые послевоенные, требовалось наладить в деревне подорванное сельскохозяйственное производство. Ни сил, ни средств для создания у земли промышленных, перерабатывающих продукцию полей и ферм, и обслуживающих сельхозпроизводство предприятий не было. Наоборот, имевшиеся относительно небольшие ресурсы следовало концентрировать — и строили предприятия крупные, естественно, удалённые от деревни, а вдобавок ещё и не подчинённые сельскому министерству. Создалась ситуация, вызывавшая тревогу у всех, кто болел за судьбу деревни.
Тайна «чёрной дыры»
Тревогой этой поделился со мной в разгар целинной уборки начальник Кустанайского облсельхозуправления Валентин Иванович Двуреченский. Только что в области побывала делегация аграриев из США. Как одно из самых впечатляющих достижений, по рекомендации обкома партии, гостям показали объект министерства заготовок — гигантский элеватор. Американцы не скрывали удивления: производительность труда на нём была куда выше, а себестоимость подработки зерна — куда ниже, чем на элеваторах США. А гид, начальник областного управления заготовок, приводил всё новые доводы — колоссальная экономия от концентрации: строить один крупный элеватор вместо пяти или десяти небольших — насколько меньше нужно фундаментов, стен, крыш, оборудования, а ещё и работников, из-за более высокой производительности, на приёмке, очистке, сушке и хранении зерна. И жилья понадобится меньше, и затрат на культбыт. Словом, сплошной выигрыш.
Осмотрев это действительно чудо техники, руководитель американской делегации заметил: «Мы считаем иначе — от хлеба, от земли». И вынул из папки несколько слайдов. На каждом из цветных снимков, которые гости подарили и Двуреченскому, виднелись уходящие среди хлебного моря к горизонту два-три небольших элеватора.
— А у нас? — с горечью спросил Валентин Иванович. — Сколько транспорта нужно, чтобы довезти к такому гиганту зерно.
Транспорт был самым узким местом на жатве. Пока машины перевозили урожай за полсотни, а порою и сотню километров, в поле простаивали комбайны, затягивалась уборка, осыпались хлеба. Расчёт «от земли» показывал: увеличение продолжительности жатвы из-за нехватки транспорта при выращенном в области урожае в пять миллионов тонн приводит к потере почти миллиона тонн зерна. Ещё четверть миллиона терялось из-за столкновения ведомственных интересов. Заготовители безбожно задирали тарифы на подработку и сушку зерна. Чтобы избежать лишних оплат, хозяйства строили, порою неподалёку от элеваторов, свои зерносушильные тока. Приходилось разгружать, а затем, после подработки на току, погружать и отправлять зерно на элеватор, где его снова разгружали. На всех этих манипуляциях было задействовано немало транспорта, что и увеличивало потери.
Подобный расчёт «от земли» был проведён, кстати, и специалистами Горецкого района Могилёвской области. Из-за увеличения продолжительности жатвы, вызванного нехваткой транспорта, часть которого была задействована на рейсы к элеваторам, где простаивала в очередях, район потерял при урожае в 21 тысячу тонн около двух тысяч тонн зерна.
Те, кто бывал в овощеводческих степных районах России и Украины, помнят красные от сгнивших помидоров поля. Из-за удалённости крупных перерабатывающих предприятий и баз хранения потери в плодоовощеводстве достигали 40 процентов. А в целом по сельскому хозяйству они составляли около 30 процентов выращенной колхозами и совхозами продукции.
Не меньший ущерб приносила хозяйствам удалённость обслуживающей технической базы. Тракторы, машины, комбайны приходилось возить на ремонт в «Сельхозтехнику» за десятки, а то и сотни километров. Порой из-за пустяковой поломки. Проверка, проведённая в Кировском районе, на Могилёвщине, например, показала, что в мастерской «Сельхозтехники» из пяти тракторов «Беларусь», оформленных на капитальный ремонт, ни один не требовал даже среднего ремонта: надо было заменить несколько пустяковых деталей.
Колхозы и совхозы вынуждены были везти машины к запчастям, которыми, естественно, в первую очередь обеспечивались предприятия «Сельхозтехники». И хорошо, если там только оформляли «липовые» работы. Зачастую тракторам и комбайнам проводили капитальный ремонт, который им не требовался. Причём — обезличенный: машины разбирали, затем собирали из разных, разное время проработавших и по-разному притёршихся запчастей. Из ремонта выходили уже не привезённые хозяйством заводские экземпляры, которые уничтожались, а мины замедленного действия, как их прозвали сельские инженеры. После такого ремонта тракторы и комбайны порой, не дойдя до колхозов и совхозов, ломались в дороге. А «Сельхозтехника» получала миллиардные прибыли и пополняла государственный бюджет. За счёт потерь финансов и продукции сельского хозяйства.
Такую же, по сути своей, «прибыль» получали и другие ведомства, обслуживавшие деревню и перерабатывавшие то, что она выращивала и производила на полях и фермах. После сентябрьского (1965 года) пленума ЦК КПСС, наметившего меры по усилению экономического стимулирования промышленного производства, предприятия «околосельскохозяйственных» промышленных и обслуживающих ведомств стали расти и укрепляться, как и прибыли их за счёт села и его потерь. Государственная поддержка сельского хозяйства, хоть и была немалой, не восполняла этих потерь. И, что самое опасное, созданные производственная структура и экономический механизм, перетянув переработку сельской продукции и обслуживание сельского производства в города, лишили деревню необходимой для её внутреннего развития промышленной базы.
Несмотря на всё это, колхозы и совхозы обеспечили высокий уровень производства продукции. В 1989 году в Белоруссии, например, было произведено на душу населения зерна 832 килограмма, сахарной свёклы — 177, картофеля — 1085, мяса — 117, молока — 726 килограммов, яиц — 326 штук. В США тогда произвели 1149 килограммов зерна, 93 килограмма сахарной свёклы, 68 — картофеля,120 — мяса, 264 килограмма молока и 270 яиц. В Великобритании соответственно 404, 140, 111, 66, 258, 214. В ФРГ — 444, 329, 131, 96, 413 и 204. По производству молока, яиц и картофеля республика, как видим, занимала среди этих стран первое место, мяса и зерна — второе.
То, что в проблемах советского сельского хозяйства виноваты не колхозы и совхозы, прозванные «перестройщиками» «чёрной дырой», понимали не только наши, но и западные аграрники. Один из них — председатель совета директоров аграрного банка штата Айова Джон Кристалл. Когда-то, в 1960-е годы, его дядя, фермер Гарст, обучал Хрущёва премудростям выращивания кукурузы. Унаследовав крупное хозяйство дяди, Джон расширил его, довёл площадь угодий до 12 тысяч гектаров и стал добиваться выдающихся даже по американским меркам результатов.
— Поднятый в Советском Союзе вокруг семейных ферм чрезвычайный шум (во время «перестройки». - О.С.) меня просто удивляет, - сказал он в беседе с работниками советского посольства. — Боюсь, что вы потратите миллиарды на субсидирование рождённой в США в ХIХ веке идеи, которая уже умерла естественной смертью. Кооперативы, акционерные фирмы и очень крупные хозяйства теперь являются ключевым, организующим звеном американского аграрного производства. Именно они кормят население городов… Американская поговорка гласит, что нужно стричь шерсть там, где она растёт. У вас, кажется, с этой простой мудростью не очень считаются. По моим убеждениям… советское сельское хозяйство в принципе неплохое… Острота ваших продовольственных проблем начинается за пределами колхозов и совхозов. От роспуска их эти проблемы не уменьшатся, а, наоборот, возрастут.
Понятно, что мириться с создавшейся ситуацией те, кто болел за судьбу деревни, не могли. Руководители, специалисты-аграрники, учёные старались показать, к чему приводит основанная на доводе о высокой производительности концентрация перерабатывающих продукцию и обслуживающих сельское производство предприятий. Бывший учёный секретарь ВАСХНИЛ, доктор технических наук Евгений Базаров подошёл к проблеме с позиции экономии рабочего времени для общества — единственно верной, марксистской позиции. И получилось, что потери от неиспользуемого огромного резерва рабочего времени сельских механизаторов, которые могли бы проводить ремонт без лишних перевозок техники к запчастям, многократно перекрывают всю выгоду от такого повышения производительности на крупных городских предприятиях. И для того, чтобы аграрный комплекс работал с максимальной эффективностью, а сельский люд был обеспечен работой, ремонтная база должна размещаться иначе, развивать и укреплять её надо прежде всего в колхозах и совхозах. Так же, как, по расчётам специалистов, подтверждённым опытом лучших хозяйств, и базу по переработке сельхозпродукции.
Появились и обстоятельные исследования по агропромышленной интеграции не только на уровне хозяйства, но и района, области. Самыми фундаментальными из этих исследований, основанными на глубоком знании теории и практики, были труды Константина Карпова, с которым мне посчастливилось работать вместе консультантами министра сельского хозяйства СССР. В различных зонах — от Закавказья до Нечерноземья — начали закладывать эксперименты по созданию оптимальной производственной базы в аграрных районах. Всё оборвали «либеральные реформаторы», разрушившие не только колхозно-совхозное производство, но и страну.
История дала шанс
То, что проблемой агропромышленной интеграции занялась Беларусь, причём на самом высоком государственном уровне, в общем-то, закономерно. В России сельское хозяйство порушено: «реформаторы» ликвидировали колхозы и совхозы, поделив их земли и имущество между частниками. Как следствие, развалили одну из главных и самых сложных подотраслей — молочное животноводство, почти вдвое уменьшив производство молока, да и по производству многих других продуктов с трудом вышли на советский, почти третьвековой давности, уровень. В хаосе разнообразных по формам и размерам хозяйств, при затянувшихся попытках выползти из развала не до программ агропромышленной интеграции. Да и сама она для верховной российской власти — что высшая математика для школяра. И потому руководители предприятий, где достигли высокой степени соединения сельского хозяйства с промышленностью, вроде директора подмосковного совхоза имени Ленина Павла Грудинина, у нынешних кремлёвских постояльцев не в чести.
В Беларуси всё иначе. Государство не утратило собственности на земли сельскохозяйственного назначения. Здесь сразу обнаружили лживость либерал-«реформаторов», утверждавших, что она менее эффективна, чем частная: в Голландии, высокоразвитой аграрной стране, самые высокие результаты получают на государственных землях. А «государственная» израильская корова по удойности (около 12 тысяч килограммов в год) почти в полтора раза превосходит частную германскую или английскую.
Или США взять. Крупные корпорации с наёмными рабочими, имеющие 29,8 процента земли, производят 67,5 процента всей сельхозпродукции, а мелкие фермы, которые держатся на труде самих хозяев-собственников, располагающие 46,8 процента земли, — лишь 14,8 процента. То есть в крупных хозяйствах, имеющих неограниченные возможности внедрять достижения научно-технического прогресса, с каждого гектара трудом наёмника производится продукции в 7,2 раза больше, чем трудом частного собственника земли — на мелких.
Не раздробив колхозов, а порою даже объединив их, в Беларуси сохранили крупные сельхозпредприятия. Несмотря на пропаганду своих и российских сторонников мелких ферм, ссылавшихся на опыт той же Голландии. Для того чтобы обосновать преимущества мелкофермерского хозяйства, помнится, из Москвы после победы «демократов» была снаряжена съёмочная группа под руководством доктора сельхознаук, завзятого либерала. И что же? Тамошние аграрники и учёные пояснили, что укрупнение ферм в Голландии сдерживают искусственно. Если укрупнить фермы, резко увеличится производство продукции и соответственно — нагрузка на экологическую среду, которая и так велика.
Усугубится проблема сбыта. Но, что особенно пугало всех, возникнет массовая безработица: для производства большего количества продукции крупной ферме надо меньше людей, техники и прочих ресурсов. Закономерность — незыблемая. Даже средней 200-гектарной ферме США по сравнению с 20-гектарной голландской требуется, в расчёте на сто гектаров, впятеро меньше тракторов и других машин. И голландцы сознательно идут против экономической тенденции, а курс их поддерживает солидной финансовой подпиткой государство. И «доводы» либералов о целесообразности такого пути — от лукавого.
Собственность государства на сельхоз-угодья и крупные размеры белорусских хозяйств обеспечивают благоприятные возможности для создания промышленных производств на селе. Это доказывают и эксперименты, проведённые в последние годы. Прежде всего — в сельхозпредприятии «Александрийское» Шкловского района, владеющем 14 тысячами гектаров сельхозугодий, где организованы современное производство, переработка и реализация многих видов сельхозпродукции.
Республика подошла к рубежу, за которым жизнь требует подняться над рамками отдельных хозяйств и начать отработку модели агропромышленной интеграции на уровне района. Это поможет найти оптимальные варианты размещения подсобных производств. Где-то, например, как в сельскохозяйственном производственном кооперативе «Остромечево», имеющем комплекс по выращиванию крупного рогатого скота, будут созданы убойный и колбасный цехи, отходы которых остромечевцы направляют на созданный в хозяйстве зверокомплекс по выращиванию норок, идущих на пошив разнообразной продукции — от модных шапочек и шарфов до норковых шуб.
В другом хозяйстве — цех первичной переработки молока, в третьем — плодоовощной завод, в четвёртом — предприятие по переработке картофеля, в пятом — хлебобулочный цех. Вариантов не счесть. И всё, конечно, на межхозяйственной основе, исключающей ведомственное противоречие интересов. И с учётом главной специализации сельхозпредприятий.
Работа непростая, не на годы — на десятилетия. Но это — единственный путь, которым можно вывести сельское хозяйство из нынешней неопределённости. И главное сейчас — точно намеченная конечная цель.
Древнеримский философ Сенека говорил: «Для того, кто не знает, в какую гавань плыть, нет попутного ветра». История предоставила белорусам шанс отменить приговор, вынесенный деревне, вернуть ей поприща для приложения труда, которые забрал у неё город, и тем самым обеспечить устойчивое развитие сельского хозяйства.
Олег СТЕПАНЕНКО. (Соб. корр. «Правды»). г. Минск
ПРАВДА, №91 (30734) 24-27 августа 2018 года
Администрация сайта не несёт ответственности за содержание размещаемых материалов. Все претензии направлять авторам.