Новый фашизм ультралиберален

Ахим Шепански родился в 1957 году недалеко от Карлсруэ, окончил факультет социальной экономики университета во Франкфурте-на-Майне. Шепански опубликовал ряд эссе по современной теории империализма. В 2014 году в немецком издательстве «Лайка» был опубликован двухтомник «Капитализация», а в 2019 году — эссе «Империализм, фашизация государства и военные машины капитала».

— Товарищ Шепански, ваше эссе, опубликованное в немецком издательстве «Лайка», называется «Империализм, фашизация государства и военные машины капитала». Какое определение вы даёте этим терминам?

— В последние годы дебаты вокруг понятия империализма были возобновлены. Но чем современный империализм отличается от империализма эпохи Ленина, Гильфердинга и Каутского? Сегодня небольшое число империалистических государств образуют иерархический альянс на мировом рынке, который в то же время формируется с помощью их крупных транснациональных корпораций, поставляющих глобальным цепочкам огромное количество товаров и услуг. Таким образом, центры экономической власти на мировом рынке основаны на сложном взаимодействии между империалистическими государствами, которые являются исходными платформами для развитого капитала благодаря предоставлению материальных и социальных инфраструктур, и крупными транснациональными корпорациями, чей финансовый капитал с огромной скоростью постоянно перемещается по всему миру.

В той мере, в какой государство сокращает социальные услуги, оно вынуждено выполнять функцию социальной полиции, например, ориентируя трудовую политику на более широкое использование репрессивных методов. Сильный рынок и сильное государство, которые в теории являются взаимоисключающими, в неолиберальной практике поддерживают друг друга.

Однако новый вид структурной фашизации государства не возникает исключительно как реакция на регрессивные тенденции развития и кризисные процессы, а скорее предвосхищает грядущие тенденции, экономические, социальные и политические кризисы и конфликтные ситуации, о чём также чётко говорится в соответствующих официальных заявлениях. Для этого буржуазное государство разрабатывает целый ряд методов, таких как новые инструменты контроля и наблюдения, которые регистрируют, накапливают и оценивают данные, методы дальнейшей количественной оценки и подсчётов населения, а также методы полицейского и военного характера.

Поэтому превращение обычного государства капитала в фашизированное сегодня не обязательно происходит в результате качественного перехода, а скорее в результате ползучего, но постоянно движимого накопления, смещения и конденсации ограничительных операций, в результате структурных изменений в надстройке общества и мер, которые не обязательно должны привести к фашистскому государству, но и не исключают утверждения его элементов.

— Что делает концепцию империализма актуальной сегодня и какое развитие претерпел империализм со времён ленинского анализа («Империализм как высшая стадия капитализма»)?

— Если говорить о западном мире, о западном империализме, то во многом поменялось наше представление о государственно-монополистическом капитализме: Ленин не теоретизировал об империализме в терминах финансиализации, растущего органического состава капитала или тенденции к снижению нормы прибыли. Этой практики в начале XX века не было.

Крупные компании империалистических стран имеют важные экономические преимущества на мировом рынке и занимают мощное положение в мировой и национальных экономиках, причём в последних именно благодаря их интенсивной привязке к собственным государствам. Империалистические государства Запада массированно защищают право собственности «домашних» концернов и укрепляют свою экономическую мощь в международной торговле, расширяя прямые иностранные инвестиции с помощью ряда политических мер. И, наконец, что не менее важно, они обеспечивают прочность собственной валюты, особенно в кризисных ситуациях, и таким образом выступают в качестве государственных страховых институтов для капитала. Политико-экономические отношения власти отличаются на мировом рынке неравномерным дифференцированным накоплением национальных капиталов, конкуренцией транснациональных корпораций и борьбой за власть между различными странами.

Сегодня экономическая власть крупных корпораций на мировых рынках проявляется, в частности, через глобальные логистические цепочки, то есть через тесно взаимосвязанные инфраструктуру, информацию, товары и социальные субъекты, через которые проходят денежные потоки. Эти транснациональные пространства с их узлами, линиями и границами пересекаются с материальными и нематериальными потоками логистики и потоками капитала. Логистика дробит единую фабрику на разделённые сети производства, разбросанные по всему миру, которые делают прозрачными территории национальных государств, но при этом не перекраивают их.

Мы также имеем сегодня дело со сверхэксплуатацией труда в Южном полушарии, организованной определёнными транснациональными корпорациями, прибыль от которой постоянно переводится в северные империалистические страны. Большая часть мирового промышленного производства была перенесена с севера на юг, будь то футболки, произведённые в Бангладеш, или новейшие электронные гаджеты — в Китае.

При анализе мирового рынка всегда необходимо принимать во внимание соответствующий доступ транснациональных корпораций к международной финансовой системе. Действительно, глобальные корпорации фундаментально нуждаются в финансовой инфраструктуре. Стоит только упомянуть о стабильности международных платёжных систем, о роли иностранной валюты в международной торговле, о долгосрочных инвестициях, торговле ценными бумагами и деривативами, о краткосрочных кредитах.

Есть три важных фактора, которые указывают на то, что финансовый сектор играет доминирующую роль в экономике империалистической страны и особенно в мировой экономике:

a) Использование средств из-за рубежа для кредитования домашних компаний и государства. Сегодня это могут делать, в частности, финансовые компании США (благодаря ещё сохраняющейся функции доллара как мировой резервной валюты) и банковская система Лондона.

б) Финансирование инвестиций, осуществляемых за рубежом домашними предприятиями с целью запуска процессов производства добавленной стоимости за рубежом. Это может быть сделано через банковское финансирование или через фондовые рынки, что позволяет ещё больше сконцентрировать капитал за пределами национальных границ.

в) Присвоение части излишков, производимых в глобальном масштабе.

— Что представляет собой глобальный капитализм сегодня и каковы его основные противоречия?

— Есть основное противоречие, и есть противоречия, дополняющие его. Но противоречия могут меняться местами в зависимости от их значимости. Поэтому, когда мы имеем дело со сложным набором противоречий, мы должны выявить основное противоречие, но мы также должны помнить о том, что основные и неосновные противоречия не являются статичными.

Сегодня финансовые рынки выполняют двойную функцию: с одной стороны, они оценивают экономические субъекты (фирмы, государства и домашние хозяйства) с помощью статистических и стохастических (рейтинговых) технологий, а с другой стороны, они являются функциональной инстанцией для капитализации обещаний произвести оплату в будущем, причём торговля ими осуществляется теперь со скоростью света в глобальном масштабе. Если бухгалтерский учёт в «реальном секторе» долгое время был ориентирован на прошлое, то с 1970-х годов капитализация, ориентированная на будущее, то есть расчёт или дисконтирование ожидаемых будущих потоков платежей и обещаний, превратилась в важнейший метод капиталистической финансовой системы, с помощью которого достижение денежной прибыли либо полностью происходит в реальном выражении, либо, по крайней мере, финансируется. Деривативы и иные экзотические финансовые инструменты, которые следует понимать, с одной стороны, как технологии власти, а с другой стороны, как новые спекулятивные формы капитала, с помощью которых извлекается прибыль, сегодня являются необходимым условием для постоянного внедрения финансиализации в глобальное экономическое поле.

Метафора «центральная нервная система капитала» точно указывает на такое развитие капиталистической экономики. Если рассматривать капитал как двигатель дышащего монстра под названием совокупный капитал, то финансовая система — это его мозг и центральная нервная система. Финансовая система в немалой степени осуществляет конкуренцию, координацию и регулирование предприятий (во всех секторах), представляющие в свою очередь априори совокупный капитал, который актуализируется в реальной конкуренции предприятий. А эта конкуренция по Марксу — «не балет, а война». Финансовый капитал постоянно модулирует конкуренцию всех предприятий и разжигает её, поэтому он является неотъемлемой частью экономики капитала, а не раковой опухолью, которую удаляет врач, чтобы помочь организму капитала излечиться, каким его видят некоторые левые.

— Какую роль сегодня играют государства во взаимодействии с глобальным капитализмом?

— Транснациональное функционирование финансов и логистики ослабляет государство по отношению к капиталу. В этом направлении рассуждает Уильям И. Робинсон в своей книге «Глобальное полицейское государство». Для него главным агентом капитала является новый транснациональный капиталистический класс, возникший из ведущих капиталистических групп промышленно развитого мира, подчёркивающий важность глобальных рынков и, таким образом, представляющий гегемонистскую фракцию капитала в глобальном масштабе. Эти компании интернационализировали рынки с помощью сетей, выходящих за пределы национальных границ.

Но, вопреки всем неолиберальным теориям рыночного фундаментализма, капитал продолжает нуждаться в капиталистическом государстве, и наоборот, буржуазное государство структурно зависит от капитала. С одной стороны, транснациональный капитал и его представители инструментализируют государства по всему миру; с другой стороны, каждая страна теперь зависит от цепочек транснационального капитала. В этом контексте государства должны создавать благоприятные условия для накопления капитала, то есть, с одной стороны, климат для извлечения прибыли, а с другой — репрессивные законы для пролетариата, обслуживающего капитал.

Государства, однако, не являются транснациональными политическими инстанциями, даже если новый транснациональный класс неоднократно пытается трансформировать структурную власть глобальной экономики в наднациональную политическую инстанцию, своего рода транснациональный государственный аппарат. Этот аппарат не имеет глобального правительства, но, по крайней мере, может быть понят как свободная сеть транснациональных и наднациональных организаций, которые тесно сотрудничают с национальными государствами для обеспечения условий транснационального накопления.

Это институциональная сеть, в которой национальные государства не исчезают, потому что, с одной стороны, они должны создавать национальные условия для глобального накопления капитала, а с другой стороны, они не должны терять свою политическую легитимность как институт в этом процессе. Мощные капиталистические корпорации и империалистические государства сегодня являются ключевыми игроками на мировых рынках, поскольку они могут устанавливать почти все важные условия для международной торговли, финансовой системы и трансграничных инвестиционных потоков и, наконец, для торговли деривативами.

— Что такое новое государственное управление и каковы его основные характеристики?

— Современные военные машины капитала соответствуют взаимодействию гражданской и репрессивной власти в государстве и стремятся сделать оба компонента неразличимыми. Буржуазное государство уже давно склоняется к усилению исполнительной власти, что связано с упадком законодательной власти и ведёт к глубокой трансформации его административно-правительственных и юридических функций. Последние становятся избыточными в результате почти ежедневного издания законов, указов и директив, и в то же время совершенствуются функции социальной полиции.

Один из идеологов нацистской юриспруденции, а позже — один из архитекторов Федеративной Республики Германии Карл Шмитт описал государство как «моторизованного законодателя», отметив растущую моторизацию исполнительного аппарата. Операции и кризисные толчки финансового капитала теперь сопровождаются такими скоростями и реакциями, которые просто требуют, чтобы законы, в частности, нуждающиеся в парламентском изучении и благословении, были заменены быстро издаваемыми указами.

Смещение власти от законодательной к исполнительной, потеря значимости партий, расширение бюрократии и переход принятия решений к неформальным властным сетям, действующим параллельно с официальным государством, уже отмечались марксистом-социологом Никосом Пуланцасом как характеристики авторитарного этатизма. Для него это было сопутствующим фактором усиления экономического вмешательства буржуазного государства, которое теперь не только должно постоянно создавать новые правила, издавать директивы и постановления в соответствии с конъюнктурой, переломами и циклами движения капитала в рамках краткосрочной экономической политики и технической рациональности, но и само должно действовать как предприятие. Само государство становится капиталистическим предприятием.

Государственная фашизация не просто направлена на расширение репрессий и авторитарных, расистских и националистических дискурсов и точек зрения — она требует использования высокотехнологичных методов власти, которые больше не направлены на контроль свободных индивидов-граждан, а скорее переосмысливают население как потенциальный источник опасности и в конечном итоге приводят к долговременному изменению материальности государственных аппаратов и их вмешательства. Таким образом, можно говорить о новой фашизации.

— Какие элементы фашизма несёт в себе неолиберальная модель капитализма? В чём его отличие от «старого» фашизма 1930-х годов?

— Один из основателей Франкфуртской школы Теодор Адорно уже в конце 1940-х годов предположил, что новый фашизм не обязательно будет сопровождаться униформой, сапогами и нацистской символикой.

Для итальянского философа-марксиста Маурицио Лаццарато новый фашизм — это мутация исторического фашизма, в том смысле, что он представляется национал-либеральным, а не национал-социалистическим. По его словам, левые политические движения, возникшие в западных странах в 1968 году, сегодня настолько слабы, что фашистам даже не нужно подхватывать их требования и извращать их, как это делали фашисты и нацисты с рабочей символикой и риторикой в 1930-х годах.

В своей книге об авторитарных финансах Марлен Бенке и Тео Буржерон задаются вопросом, заинтересован ли сегодня класс капитала в демократии вообще, именно потому, что ему не угрожает никакой другой класс или конкурирующая элита. Новый фашизм, таким образом, больше не нуждается в фасаде «рабочей партии», как в свою бытность немецкие нацисты и итальянские фашисты. Напротив, он ультралиберален: он выступает за рынок, капитал и индивидуальную инициативу, даже если он призывает к сильному государству, чтобы исключить «иностранцев», к государству, которое должно одновременно защищать рынок, бизнес и прежде всего капитал.

Новые либертарианцы идут дальше неолибералов в ограничении роли государства: государство планируется лишить не только системы образования, здравоохранения и инфраструктуры, но и суверенных полномочий путём дальнейшей приватизации армии, полиции и судебной системы. Тем не менее либертарианство, или авангард второй финансиализации (управляющие активами и хедж-фонды), имеет крайне авторитарные тенденции на политическом уровне.

— Почему неолиберальная капиталистическая модель сегодня нуждается в фашистских методах? Какую роль в этом играют новые крайне правые партии?

— В то время как военная машина капитала управляет посредством «инклюзивной» дифференциации собственности и богатства, новые фашистские военные машины функционируют посредством исключения, основанного на «неугодной» идентичности. Эти две логики кажутся несовместимыми. В действительности они неизбежно сближаются по мере того, как экономические и политические методы исключения диалектически взаимодополняются.

— Среди прочего вы пишете о «модели профилактики» и глобальном наблюдении. Как вы определяете это? Какую роль сыграло 11 сентября в создании этой модели?

— Если обратиться к политическому полю и буржуазному государству, то мы имеем дело со своего рода перманентной полицией для защиты безопасности, где соответствующие процедуры предполагают, что можно постоянно обнаруживать новые угрожающие ситуации, опасности и факторы риска, которые только и делают возможным необходимость и легитимацию превентивных действий государства. Эта политика превенции затем также осуществляется и, особенно в случае государственной превенции, может доходить до ликвидации предполагаемых классовых врагов капитализма. Сегодня гражданам западного общества, чтобы вызвать подозрение, не обязательно иметь конкретные симптомы «отклонения от нормы». Достаточно просто обладать характеристикой, которая классифицируется как фактор риска экспертами и технократами, ответственными за определение и способы превентивной политики.

Целью являются не только предвидение отдельных нежелательных действий, но и анализ объективных условий возникновения опасностей, чтобы затем разработать новые стратегии вмешательства. Создаётся лаборатория факторов риска, в которой до бесконечности умножаются возможности для вмешательства, при условии, что профилактика возводит подозрение в научный ранг и в режим расчёта вероятностей.

В любом случае такая профилактика требует всестороннего сбора и обработки собранных государством данных, чтобы, с одной стороны, контролировать население, а с другой — переводить неопределённости любого рода в просчитываемые вероятные риски, чтобы на их основе строить конкретные репрессивные аппараты. Таким образом, превентивная политика фактически требует нового типа наблюдения, а именно — систематизированного предварительного расследования, целью которого являются предвидение и предотвращение любых нежелательных событий, таких как «девиантное» поведение или сопротивление.

Что касается 11 сентября, то акцент на укрепление социальной полиции и превентивной политики начался ещё до этой даты, но резко усилился после 11 сентября ввиду «войны с терроризмом». Именно в ходе борьбы с терроризмом, с внутренним и внешним врагом, были введены «принципы предосторожности», начиная с наихудших сценариев развития всевозможных угроз, чтобы затем исследовать, далее спроектировать и, наконец, бороться с ними.

Врагом теперь является не столько иностранное государство, сколько окружение неконкретного и невидимого врага, который действует среди населения, или, говоря иначе, речь идёт о вмешательстве против нерегулярного врага, который, как предполагается, существует, в частности, в среде или в окружении глобализированной нищеты, где угроза исходит от гетто или пригородов с избыточным населением.

Все эти политические нарративы превентивного государства также действуют через медийное создание внутренних и внешних врагов. Россия и Китай, например, классифицируются империалистическими СМИ как «особо авторитарные государства», которые «угрожают Западу» своей мощью, при этом их «авторитаризм» по-прежнему объясняется в западных СМИ их экс-коммунистической либо сохранившейся коммунистической идеологией.

На самом деле Россия и КНР являются врагами Запада уже потому, что они не являются частью мировой финансовой системы империализма. Под лозунгом борьбы с терроризмом строятся новые концентрационные лагеря, а вопрос об исламе замыкается на вопросе о беженцах. В результате возможная война — это гибридная война без фронтов. В конечном итоге население стран Запада оказывается в «осаждённой крепости» и по нему наносятся новые удары.

— Какую роль играет разрыв между Северным и Южным полушариями в современном мире?

— Капитализм начался с эксплуатации труда через абсолютную прибавочную стоимость (более продолжительный рабочий день). Затем, по мере развития капитализма, преобладало увеличение относительной прибавочной стоимости, а именно внедрение трудо-сберегающих технологий для снижения стоимости рабочей силы при сохранении продолжительности рабочего дня. Однако сейчас, в XXI веке, эксплуатация рабочих в Южном полушарии осуществляется не столько через увеличение абсолютной и относительной прибавочной стоимости, сколько через уменьшение заработной платы, которая ниже стоимости рабочей силы (сверхэксплуатация).

Но почему империализм пошёл по такому пути развития, что эксплуатация теперь принимает форму сверхэксплуатации? Отчасти это связано с тем, что авторитарные режимы в Южном полушарии и могущественные транснациональные корпорации в северных странах с быстро растущей рабочей силой, имеющей крестьянские корни, смогли преодолеть обычные социальные ограничения на заниженную заработную плату, продолжительность рабочего дня, условия труда и т.д., так что заработная плата может удерживаться ниже стоимости рабочей силы (стоимости предметов первой необходимости).

Беседу вёл журналист-международник Андрей Дульцев