К 140-летию со дня рождения И.В.Сталина. Верховный Главнокомандующий глазами лётного военачальника
Если попробовать определить сферу деятельности И.В. Сталина, в которую он внёс наиболее значительный вклад, то, наверное, можно сказать, что такой сферой стала его военная деятельность. Руководство вооружённой борьбой советского народа в период Великой Отечественной войны, принёсшее нашей стране Победу над коварным и сильным врагом, — вершина сталинских государственных трудов.
Сомнений в этом после окончания войны и до смерти вождя не было. Но через три года подули другие ветры. Появилась целая рать антисталинистов, стремящихся опорочить колоссальную роль И.В. Сталина в руководстве боевыми действиями Красной Армии.
На защиту Верховного Главнокомандующего стали многие полководцы и военачальники. В своих мемуарах они дали отпор хулителям полководческой деятельности И.В. Сталина. Объективная оценка его военных заслуг прозвучала в воспоминаниях Г.К. Жукова, А.М. Василевского, Н.Г. Кузнецова, К.К. Рокоссовского, И.С. Конева, С.М. Штеменко, А.И. Ерёменко, И.Х. Баграмяна, М.Е. Катукова, П.А. Ротмистрова, П.К. Пономаренко, С.А. Ковпака, И.Т. Пересыпкина, К.Ф. Телегина, Д.Ф. Устинова, Я.Н. Федоренко, В.И. Чуйкова, А.И. Шахурина, А.С. Яковлева и других.
Среди них имя Александра Евгеньевича Голованова — Главного маршала авиации, командующего Авиацией дальнего действия в годы войны (АДД). Из всех упомянутых полководцев и военачальников, на мой взгляд, он дал Верховному Главнокомандующему наиболее полную и разностороннюю оценку.
И вот почему так
История знает немало примеров удивительного совпадения знаменательных дат в личной жизни того или иного государственного деятеля. Есть такое совпадение и в жизни И.В. Сталина. Это 5 марта.
В этот мартовский день 1942 года решением Государственного Комитета Обороны (ГКО), Председателем которого являлся И.В. Сталин, была создана Авиация дальнего действия. Главный смысл этого решения заключался в том, что все части и соединения Дальнебомбардировочной авиации, входившие в 5-е управление Военно-Воздушных Сил (ВВС) Красной Армии, изымались из этого вида Вооружённых Сил СССР и переходили в непосредственное подчинение Ставки Верховного Главнокомандования (СВГ), Председателем которой также являлся И.В. Сталин. Руководство боевой работой АДД стал осуществлять лично он.
Инициатива этой структурной перестройки ВВС принадлежала исключительно Верховному Главнокомандующему. Он же определил и человека на должность командующего АДД. Им стал Александр Евгеньевич Голованов.
И.В. Сталин руководил Авиацией дальнего действия до 6 декабря 1944 года, когда решением ГКО она, поименованная18-й Воздушной армией, вновь перешла под крыло ВВС.
Собранная в мощный единый кулак Дальнебомбардировочная авиация в годы войны стала ударной силой ВВС, любимицей советского народа. Вклад АДД в дело достижения Победы огромен. В этом огромная заслуга её командующего и её непосредственного руководителя — Иосифа Виссарионовича Сталина.
Прошло ровно 11 лет после решения о создании АДД. И вот 5 марта 1953 года И.В. Сталина не стало. Главный маршал авиации А.Е. Голованов, как и весь личный состав Дальней авиации, глубоко переживал эту утрату. Трудно сказать, вспомнил ли он в этот день о том историческом решении ГКО от 5 марта 1942 года. Скорее всего, да. И уж совсем без тени сомнения можно предположить, что в эти горестные минуты Александр Евгеньевич воспроизводил в своей памяти наиболее яркие эпизоды из их (И.В. Сталина и его) совместной работы по руководству АДД.
А вспомнить ему было о чём. Ибо он в годы войны общался с Верховным довольно часто. Только в кремлёвском кабинете вождя побывал 73 раза. Это количество выведено на основе записей в тетрадях (или журналах), где фиксировались фамилии посетителей сталинского кабинета с июля 1924 года по март 1953-го. Сколько раз они встречались на квартире И.В. Сталина и его даче, установить невозможно. Эти сведения нигде не фиксировались.
Из руководящего состава ВВС больше, чем А.Е. Голованов, с И.В. Сталиным встречался только командующий ВВС А.А. Новиков. Регулярные встречи А.Е. Голованова с И.В. Сталиным предопределило одно обстоятельство — личное руководство Верховного боевой работой АДД. Иногда он ставил задачи командующему по телефону, но чаще вызывал его в Кремль, а туда на машине было всего лишь семь — десять минут езды. Возможно, мы никогда не узнали бы, о чём думал Александр Евгеньевич в тот памятный день 5 марта 1953 года, если бы не его воспоминания, оставленные в книге после долгих и трудных мытарств по её изданию.
Книга «Дальняя бомбардировочная…», изданная в 2004 году достаточно солидным по нашим временам тиражом в 7000 экземпляров, широкому кругу читателей всё же не-известна. А в ней даны оценки И.В. Сталину как руководителю партии, государства и Вооружённых Сил СССР в самый тяжёлый период нашей отечественной истории. Они помогают нам более объективно воссоздать образ этого человека, который руководил страной более тридцати лет. Они помогают нам развеять тот мусор истории, который нанесён на его могилу.
Россыпей воспоминаний о И.В. Сталине в книге довольно много. Сам Александр Евгеньевич в заключительной части своего труда под названием «О наших полководцах» даёт этому такое объяснение: «Он проходит в моём повествовании, если можно так выразиться, красной нитью, однако здесь нет ничего удивительного, поскольку у меня не было каких-либо других руководителей, кроме него, я бы даже подчеркнул, кроме лично него… ибо всё, что делалось в АДД, исходило непосредственно от него. Прямое и непосредственное общение с И.В. Сталиным дало мне возможность длительное время наблюдать за его деятельностью, его стилем работы, наблюдать за тем, как он общался с людьми, за его стремлением, как это ни покажется странным, вникать даже в мелочи, в детали того вопроса, который его интересует».
Эту же мысль А.Е. Голованов выразил и в письме в ЦК КПСС, когда «чрезмерное восхваление» И.В. Сталина опустило шлагбаум на пути издания его книги. А путь этот был действительно долгим и трудным. Воспоминания командующего начали публиковаться частями в журнале «Октябрь» с 1969 года. В 1970—1972 годах читатели, с нетерпением ожидавшие очередных номеров, познакомились с основной частью мемуаров. Затем публикация была приостановлена. А.Е. Голованову пришлось давать объяснения по ряду замечаний. И он убедил всезнающих цензоров в своей правоте. Об этом он рассказывал мне при встрече в Комитете ветеранов войны, на улице Кропоткинской в Москве.
Я тогда, в апреле1975-го, договорился о встрече с ним по телефону. Главный вопрос, который хотелось прояснить, был такой: почему именно Восьмому Смоленскому авиакорпусу АДД, историю которого я тогда начал писать, была поставлена задача обеспечить проводку морских караванов союзников в Мурманск и Архангельск? Беседовали мы с ним более часа. Вполне естественно, я не мог не спросить Александра Евгеньевича о том, почему прервана публикация его воспоминаний в журнале. Рассказав о причинах, он завершил ответ на вопрос тем, что сообщил о положительном решении Центрального Комитета партии: продолжить публикацию воспоминаний в «Октябре». И показал мне заключительные главы рукописи. Параллельно А.Е. Голованов представил издательству «Советская Россия» полную рукопись для печати. Она планировалась на 1974 год. Но Главлит и Главпур сочинили новые дополнительные замечания. Так родилось письмо на имя Л.И. Брежнева и А.Н. Косыгина от 8 апреля 1975 года.
Автор писал: «В этих дополнительных замечаниях, которых ранее не было, говорится уже о том, что в книге неправомерно много пишется о Сталине, что автор делает чрезмерный акцент на Верховного Главнокомандующего, что он не только рассказывает о своих многочисленных встречах с И.В. Сталиным, его указаниях по АДД, но он приводит множество фактов и оценок Сталина, не имеющих отношения к развитию боевых действий АДД… И, наконец, что в мемуарах А.Е. Голованова И.В. Сталин изображается в хвалебном тоне, в них многократно подчёркивается его дальновидность, прозорливость, безупречный стиль работы, чуткость и внимательность к людям и т.д. Причём эти оценки не всегда достаточно объективны…
Действительно, о Сталине в книге говорится больше, чем у других авторов, и это совершенно естественно, потому что у меня не было никаких иных руководителей или начальников, которым бы я подчинялся, кроме Сталина. Ни Генеральный штаб, ни руководство Наркомата обороны, ни заместители Верховного Главнокомандующего никакого отношения к боевой деятельности и развитию АДД не имели. Всё руководство боевыми действиями и развитием АДД шло только через Сталина и только по его личным указаниям. Никто, кроме него, касательства к Авиации дальнего действия не имел. Случай, видимо, уникальный, ибо мне других подобных примеров неизвестно…
Бывая систематически в Ставке и присутствуя там при решении многих вопросов, не имеющих отношения ни собственно к АДД, ни ко мне, но имеющих прямое отношение к ведению войны в целом, я был свидетелем процесса их решения, и некоторые из них мной приводятся в книге как представляющие, с моей точки зрения, определённый интерес и значение. Полагаю, что это неотъемлемое право автора. Что касается деятельности Сталина, его стиля работы, общения с людьми — то, что написано в книге, является безусловной правдой, а не каким-то восхвалением».
В сентябре 1975-го, то есть через полгода после моей встречи с А.Е. Головановым, Александр Евгеньевич ушёл из жизни. Ни окончания публикаций в журнале «Октябрь», ни книги он не увидел. В 1997 году при содействии членов Совета ветеранов Дальней авиации и дочери Главного маршала Ольги Александровны наконец-то мемуары под названием «Записки командующего АДД» увидели свет. Но и теперь, в отсутствие Главлита и Главпура, не обошлось без изъятий. И лишь в 2004 году, через 29 лет после смерти автора, читатели смогли без купюр узнать то, что было им написано.
Прежде чем перейти непосредственно к воспроизведению конкретных фактов и наблюдений А.Е. Голованова, вытекающих из многочисленных деловых встреч с Верховным, хочу ответить на вполне возможную реплику со стороны недругов И.В. Сталина или просто скептиков: что вы хотите от человека, обласканного вождём?
Да, А.Е. Голованов числился «в любимчиках» у Верховного и был им обласкан, как, возможно, никто иной из военачальников. Начав войну в должности командира отдельного полка, он через два месяца стал командиром дивизии, ещё через полгода — командующим АДД. Начав войну в звании подполковника, в августе 1944 года стал Главным маршалом авиации. За три года! Погоны на мундире он менял не по причине их изношенности, а в связи с быстрым присвоением очередного воинского звания. К окончанию войны в Красной Армии было три Главных маршала. Двое олицетворяли виды вооружённых сил — Главный маршал авиации А.А. Новиков и Главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов. Третий — Главный маршал авиации А.Е. Голованов — представлял род авиации. Кто ещё так быстро взлетал на военный олимп?
В марте 1946 года в Москве проходила очередная сессия Верховного Совета СССР. В Георгиевском зале Кремля для фотографирования собралась большая группа Главных маршалов, маршалов, генералов и адмиралов. В объектив попали 54 человека. 12 сидят в первом ряду вместе с И.В. Сталиным. Крайний справа из них — А.Е. Голованов. Говорят, его туда посадил сам Иосиф Виссарионович, заметивший, что он стоит где-то в стороне.
Такое отношение И.В. Сталина к А.Е. Голованову не случайно, и тем более оно не продиктовано какими-то родственными отношениями. Главное, что ценил И.В. Сталин в человеке, независимо от того, кто он, — это его компетентность и деловитость. Это убедительно показывает в своих воспоминаниях сам А.Е. Голованов. Он писал:
«Длительное время работали с ним те, кто безупречно знал своё дело, умел его организовать и умел им руководить. Способных и умных людей он уважал, подчас не обращая внимания на серьёзные недостатки в их личных качествах, но, прямо скажу, бесцеремонно вмешивался в дело, если оно шло не так, как он считал нужным, уже не считаясь с тем, кто его проводит. Тогда он, не стесняясь, выражал со всей полнотой и ясностью своё мнение. Однако этим дело и кончалось, и работа шла своим чередом. Если же он убеждался в неспособности человека, время на разговоры с ним не тратил, а освобождал его от непосильной, с его точки зрения, должности».
К таким людям, которых уважал Верховный за их деловые качества, и относился А.Е. Голованов. Этим и только этим можно объяснить такое уважительное отношение к нему со стороны Верховного Главнокомандующего. Следует иметь в виду, что до 1941 года А.Е. Голованов И.В. Сталина никогда не видел. Более того, у него о нём к этому времени уже сложилось определённое мнение, он относился к нему, скажем помягче, с предубеждением. И для этого были основания.
Переломным моментом в смене мнения стала первая личная встреча с И.В. Сталиным. 31 декабря 1940 года лётчики встречали Новый год в узком авиаторском кругу. Чета Головановых оказалась за одним столиком с наркомом авиационной промышленности А.И. Шахуриным и генеральным инспектором ВВС Я.В. Смушкевичем. Речь зашла о слепых полётах, которые только начали осваивать некоторые лётчики и которыми в со-вершенстве владел сам А.Е. Голованов. Он считал, что эту работу следует организовать в масштабах страны. Смушкевич предложил Александру Евгеньевичу написать по этому поводу письмо И.В. Сталину.
«Я был поражён. Сначала даже подумал, что ослышался.
— Товарищу Сталину?!
— Да, ему, — спокойно ответил Смушкевич.
…Попросту говоря, я был ошарашен. Писать такие записки, да ещё Сталину! Кто меня там знает? Этак можно сойти за бахвала и наглеца».
После долгих раздумий и сомнений Александр Евгеньевич письмо всё-таки написал. Сделал это буквально за два часа до вылета в очередную командировку в Китай. Улетел с мнением, что вряд ли письмо дойдёт до адресата и вряд ли он получит ответ. Из Алма-Аты экипаж вернули в Москву. Через несколько часов А.Е. Голованов уже был в Кремле.
«Здравствуйте, — сказал Сталин с характерным грузинским акцентом, подходя ко мне и протягивая руку. — Мы видим, что вы действительно настоящий лётчик, раз прилетели в такую погоду. Мы вот здесь, — он обвёл присутствующих рукой, — ознакомились с вашей запиской, навели о вас справки, что вы за человек. Предложение ваше считаем заслуживающим внимания, а вас считаем подходящим человеком для его выполнения.
Я молчал. Эта совершенно неожиданная встреча всего лишь через несколько считанных дней после того, как я написал записку, ошеломила меня. Конечно, я знал, что на всякое обращение должен быть какой-то ответ, но такой быстрой реакции, да ещё лично самого адресата, даже представить не мог. Впоследствии оказалось, что такому стилю работы следовали все руководящие товарищи.
…Ушёл я от Сталина как во сне. Всё решилось так быстро и так просто… Я пытался разобраться в своих противоречивых чувствах к Сталину. В моём воображении он был воистину стальным человеком, без души и сердца, который, не останавливаясь ни перед чем, проводил политику индустриализации и коллективизации… Вместе с тем мне казалось, что, сметая с нашего пути всё мешающее и сопротивляющееся, Сталин не замечает, как при этом страдает много и таких людей, в верности которых нельзя было сомневаться… Вспоминалась и моя единственная сестра… Её муж был оклеветан и расстрелян как «враг народа». Сестра с детьми влачила жалкое существование… Вспомнился и покосившийся на всю жизнь рот моей жены, которую допрашивали в «органах».
…Нити всех бед, как я тогда считал, тянулись к Сталину… Сейчас же я увидел человека, который совсем не соответствовал моему представлению о нём. Наоборот, мне показалось, что это человек, с которым можно говорить, который интересуется твоим мнением, а главное, думает о том же, о чём думаешь и ты, и сам помогает некоторым, вроде меня, выйти из, казалось бы, безвыходного положения, сам подсказывает тебе мысли, которые ты ищешь и не можешь найти».
Итогом первой встречи в Кремле стало выработанное коллективное решение о создании специального полка по подготовке для ВВС кадров, способных летать в любых погодных условиях.
Доброе отношение И.В. Сталина к А.Е. Голованову в период войны не помешало снять его в 1948 году с должности командующего Дальней авиацией. Может, когда-нибудь станут известны подлинные причины этого, как видится сегодня, несправедливого решения. Так что А.Е. Голованов у И.В. Сталина ходил не только в фаворитах.
А. Тимофеев, автор предисловия к книге А.Е. Голованова, писал: «Встреча со Сталиным меняет судьбу лётчика кардинальным образом. Сам Александр Евгеньевич в конце жизни как-то в дружеском разговоре назвал её синусоидой, очертив резким жестом руки крутые взлёты и пике… Голованов, едва уцелевший в годы «ежовщины», как видно из полного текста его воспоминаний, поначалу относился к Сталину с предубеждением. Однако затем меняет точку зрения. В первые, тяжелейшие годы войны между лётчиком и вождём появляется даже определённое чувство доверия. Именно Голованову, и только ему, Сталин в разговорах с глазу на глаз говорил те слова, которые хотел оставить в народной памяти. Это, несомненно, делает мемуары Главного маршала ценным историческим источником».
Настало время и мне обратиться к этому историческому источнику, хотя, по сути дела, я эту работу уже начал. Думаю, будет правильным сгруппировать воспоминания А.Е. Голованова о И.В. Сталине не вообще, а по отдельным разделам, отражающим как его многообразную государственную деятельность по руководству страной, особенно Вооружёнными Силами СССР в годы Великой Отечественной войны, так и личные качества. Такая подача материала поможет более убедительно разоблачить целую армию политиков, историков и журналистов, низвергателей полководческого таланта Верховного Главнокомандующего.
Давайте познакомимся с полководческой и государственной деятельностью руководителя СССР в годы Великой Отечественной войны И.В. Сталина через призму воспоминаний одного из тех, кто имел возможность в течение двух с половиной лет, часто контактируя с ним и решая насущные вопросы войны, наблюдать, оценивать и делать выводы. Итак, слово бывшему командующему АДД, Главному маршалу авиации Александру Евгеньевичу Голованову.
Отношение к людям
«Сталин часто звонил по телефону и справлялся о делах. Весьма нередко он спрашивал также и о здоровье, и о семье: «Есть ли у вас всё, не нужно ли чем-либо помочь семье?» Строгий спрос по работе и одновременно забота о человеке были у него неразрывны, они сочетались в нём так естественно, как две части одного целого, и очень ценились всеми близко соприкасавшимися с ним людьми. После таких разговоров как-то забывались тяготы и невзгоды. Вы чувствовали, что с вами говорит не только вершитель судеб, но и просто человек».
Через несколько дней после того, как вопрос о формировании специального авиаполка был решён и когда А.Е. Голованов слетал в Смоленск, где было определено место для его постоянного базирования, его вновь вызвали в Кремль. Заслушав доклад о ходе формирования и обсудив некоторые просьбы А.Е. Голованова, И.В. Сталин спросил:
« — Сколько жалованья вы получаете?
— Постановлением Совнаркома мне, как шеф-пилоту Аэрофлота, определено четыре тысячи рублей в месяц, — несколько озадаченно ответил я.
— А сколько получает командир авиационного полка? — спросил Сталин, обращаясь к наркому обороны Маршалу Советского Союза Тимошенко.
— У нас такого оклада и нарком не получает. Командир полка получает у нас тысячу шестьсот рублей.
Стало тихо.
— А сколько же вы вообще зарабатываете? — спросил Сталин.
Разговор принимал неприятный для меня оборот.
— Товарищ Сталин, я за деньгами не гонялся и не гоняюсь. Положено тысячу шестьсот рублей — буду получать такой оклад.
— А всё-таки, сколько вы зарабатываете?
— Много, — ответил я несколько повышенным тоном и умолк.
…Я почувствовал, что мой ответ воспринят присутствующими неблагожелательно. Сталин ходил молча, покуривая трубку. Поравнявшись со мной, он остановился и спокойно сказал:
— Ну, вот что, вы, как командир полка, будете находиться на казённых харчах, вас будут задаром одевать и обувать, у вас будет казённая квартира. При всём этом, видимо, целесообразно оставить вам получаемое жалованье. Зачем обижать человека, если он идёт на ответственную, серьёзную работу? Как, товарищи? — обратился он к присутствующим…
Позже я узнал, что дело было не во мне, что у Сталина было в обычае не только спрашивать с людей, но и заботиться о них».
В 1942 году в кабинете И.В. Сталина А.Е. Голованов стал свидетелем такого случая. На одном из танковых заводов, перебазированных в своё время на восток, дела шли не так, как требовало военное время. Этот вопрос стал предметом обсуждения в Кремле. Кто-то предложил послать туда на должность директора одного из заместителей наркома. Сталин спросил:
« — Сколько получает директор завода?
Ему назвали сумму.
— А замнаркома?
Оказалось, намного больше.
— Семья у него есть?
Последовал утвердительный ответ.
— Как же вы его будете посылать директором завода и снижать его зарплату, если он хороший работник?
— Он коммунист и обязан выполнять решения.
— Мы все не эсеры, — заметил Сталин…
Наступила длительная пауза. Наконец Сталин заговорил:
— Вот у нас есть некоторые господа коммунисты, которые решают вопросы так: раз ты коммунист, куда бы тебя ни послали, что бы с тобой ни делали, кричи «ура» и голосуй за Советскую власть. Конечно, каждый коммунист выполнит любое решение партии и пойдёт туда, куда его посылают. Но и партия должна поступать разумно. Вряд ли тот или иной коммунист будет кричать «ура», если вы бросите его на прорыв и за это сократите ему жалованье в два раза, хотя он вам об этом, возможно, ничего и не скажет. Откуда вы взяли, что мы имеем право так поступать с людьми? Видимо, если мы действительно хотим поправить дело, целесообразно все блага, которые он получает здесь, оставить его семье, а его послать на завод и пусть там работает на жалованье директора завода. Поставит завод на ноги — вернётся обратно. Думается, при таком решении и дело двинется, и энергии у человека будет больше».
После не слишком удачных полётов в августе 1941 года дивизии Героя Советского Союза М.В. Водопьянова на Берлин Сталин снял командира с должности. Михаил Васильевич стал летать командиром корабля в звании комбрига. Этого звания в армии фактически уже не было. Когда А.Е. Голованов стал командующим АДД, М.В. Водопьянов попросил его решить вопрос со званием.
«Вскоре я был на докладе у Сталина и в конце на вопрос: «Что у вас нового?» — рассказал о моей встрече с Водопьяновым, который до сих пор носит уже давно не существующее звание «комбрига».
— Что вы предлагаете? — спросил Сталин.
— Присвоить ему, товарищ Сталин, звание генерал-майора авиации.
— Но ведь сейчас он летает командиром корабля?!
— Да, товарищ Сталин, и хорошо летает. Да и за спиной у него немало, как вы знаете, всяких хороших дел! Я просил бы присвоить ему звание генерала. Он заслужил его.
Походив немного, Сталин сказал:
— Хорошо, давайте представление».
В октябре — ноябре 1941 года положение на фронтах было таким тяжёлым, что головановская дивизия летала практически круглые сутки. Если лётчикам удавалось выкроить хоть несколько часов для отдыха, а технический состав на часок-другой успевал прикорнуть между уходом самолёта на боевое задание и его возвращением, то командование дивизии и полков не спало сутками. После таких нескольких бессонных суток А.Е. Голованов оказался в кабинете И.В. Сталина.
«Получая в Ставке очередные задания, я зашатался, и если бы не Г.М. Маленков и Б.М. Шапошников, поддержавшие и посадившие меня на рядом стоящий стул, наверное, упал бы. Попытался встать — и не смог. Сталин быстро подошёл к буфету, налил что-то в стакан, подал мне.
— Пей!
Не переводя дух, махнул я содержимое стакана и, лишь вздохнув, по спазме в горле понял, что это — очень крепкое спиртное.
— Когда спал? — спросил Сталин.
Ответить на этот вопрос я не смог, потому что сам уже не помнил, когда…
Довольно продолжительное время я испытывал чувство неловкости и какой-то вины. Надо же было произойти такому, да ещё где! Однако при последующих моих посещениях Ставки все держались так, будто ничего не случилось. Лишь несколько дней спустя Сталин мимоходом сказал, что нужно планировать боевую работу так, чтобы личный состав отдыхал...
…К людям, которые работали с ним, Сталин был очень внимателен, он считался с тем, что на войне может быть всякое. Известно, что И.С. Конев вследствие неудач на фронте (речь идёт о сорок первом и сорок втором годах) дважды оказывался под угрозой суда и сурового приговора. И оба раза Сталин брал его под защиту, видя, что на войне иногда складывается такая обстановка, когда один человек, будь он даже семи пядей во лбу, лично сделать ничего не может».
Уяснив за время многочисленных встреч с И.В. Сталиным, что к нему можно обращаться практически по любому вопросу, А.Е. Голованов очень часто просил за тех лётчиков АДД, которые по каким-то причинам попадали в поле зрения НКВД или НКГБ, а также за тех, кто побывал в плену и находился на проверке в органах СМЕРШ. Иногда он присутствовал, когда кто-либо обращался к Сталину с аналогичными просьбами. Однажды к нему обратился бывший лётчик из Восточно-Сибирского управления ГВФ А.В. Мансветов. Обвинённый в шпионаже в пользу Японии, он «тянул» срок на Колыме. Хорошо зная этого безупречного человека, А.Е. Голованов обратился с ходатайством к Верховному.
«Вечером я пришёл на квартиру к И.В. Сталину, рассказал ему о полученном письме, а заодно и о своей иркутской истории…
— Вы хорошо знаете этого Мансветова?
— Я не только хорошо его знаю, но ручаюсь за него и прошу разрешить забрать его к нам в АДД.
— Ну что же, если вы уверены в нём и ручаетесь за него, мы сейчас попросим направить его к вам.
Он подошёл к телефону, набрал номер.
— У меня Голованов. Ходатайствует за своего командира отряда. Считаю, просьбу его следует рассмотреть, зря человек просить не будет.
На этом мы и распростились. Приехал я к себе в штаб. Мне сказали, что дважды уже звонили от Берии и чтобы я сейчас же ему позвонил.
— Что это там у тебя за приятель сидит?! — грубо спросил меня Берия, как только я с ним соединился.
Я понял, что он был недоволен моим непосредственным обращением к Сталину. Я рассказал о сути дела и сообщил, где находится Мансветов. Через некоторое время мне позвонил Берия и сказал, что Мансветов скоро прибудет ко мне и чтобы я написал документ с просьбой о его освобождении и направлении в моё распоряжение. Впредь, дал указание Берия, по этим вопросам беспокоить Сталина не нужно, а если что-либо возникнет, обращаться непосредственно к нему, чем я и не преминул в дальнейшем воспользоваться.
Впоследствии мне удалось договориться и о том, что все сбитые лётчики и все члены наших боевых экипажей, попавшие теми или иными путями снова на нашу территорию, будут немедленно возвращаться в АДД, минуя всякие места проверок. Так всю войну и делалось».
Что касается А.В. Мансветова, то он действительно был освобождён, попал в полк, вооружённый самолётами Б-25, и успешно летал на боевые задания. Закончил войну майором.
Как-то в штаб к А.Е. Голованову приехал опальный в то время авиаконструктор А.Н. Туполев. Приехал в сопровождении охраны. Андрей Николаевич предложил рассмотреть вопрос о применении в АДД фронтового бомбардировщика Ту-2. Имея свою точку зрения по этому вопросу, А.Е. Голованов всё же решил проинформировать Верховного о предложении Туполева.
«Все вопросы были решены, но я не уходил.
— Вы что-то хотите у меня спросить?
— Товарищ Сталин, за что сидит Туполев?
Вопрос был неожиданным. Воцарилось довольно длительное молчание. Сталин, видимо, размышлял.
— Говорят, что он не то английский, не то американский шпион… — Тон ответа был не-обычен, не было в нём ни твёрдости, ни уверенности.
— Неужели вы этому верите, товарищ Сталин?! — вырвалось у меня.
— А ты веришь?! — переходя на «ты» и приблизившись ко мне вплотную, спросил он.
— Нет, не верю, — решительно ответил я.
— И я не верю, — вдруг ответил Сталин.
Такого ответа я не ожидал и стоял в глубочайшем изумлении.
— Всего хорошего, — подняв руку, сказал Сталин. Это значило, что на сегодня разговор со мной окончен.
Я вышел. Многое я передумал по дороге в свой штаб… Через некоторое время я узнал об освобождении Андрея Николаевича, чему был несказанно рад. Разговоров на эту тему со Сталиным больше никогда не было».
Однажды в Ставке А.Е. Голованов был свидетелем разбора такого случая. В Москву прибыл лётчик-истребитель за Звездой Героя. После торжественного вручения в Кремле это дело отметили с товарищами. Возвращаясь ночью в гостиницу, лётчик защитил незнакомую женщину от посягательств гражданского мужчины. При этом он применил оружие и застрелил наглеца. Оказалось, что убитый — ответственный работник танковой промышленности. Дело дошло до И.В. Сталина.
«Разобравшись во всех деталях, Верховный Главнокомандующий спросил, что, по советским законам, можно сделать для лётчика. Ему сказали: можно только взять его на поруки до суда. Сталин написал заявление в Президиум Верховного Совета с просьбой отдать лётчика на поруки. Просьбу удовлетворили, лётчика освободили, и ему было сказано, что его взял на поруки товарищ Сталин. Лётчик вернулся в свою часть, геройски сражался и погиб в воздушном бою».
«Сталин нередко говорил, что готов мириться со многими недостатками в человеке, лишь бы голова у него была на плечах. Вспоминается такой случай: Верховный Главнокомандующий был недоволен работой Главного штаба ВМФ и считал, что для пользы дела нужно заменить его начальника. Рекомендовали на эту должность адмирала Исакова. Наркомом Военно-Морского Флота тогда был Н.Г. Кузнецов, который согласился с кандидатурой, но заметил, что Исакову трудно будет работать, так как ему ампутировали ногу.
— Я думаю, что лучше работать с человеком без ноги, чем с человеком без головы, — сказал Сталин. На этом и порешили».
«Сталин очень не любил, чтобы товарищи, занимающие большие государственные посты, особенно политические, чем-то особенно выделялись среди окружающих. Так, например, узнав, что члены Военных советов фронтов Н.А. Булганин и А.З. Мехлис завели себе обслуживающий персонал и личных поваров, снял их с занимаемых постов на этих фронтах».
«Вся жизнь Сталина, которую мне довелось наблюдать в течение ряда лет, заключалась в работе. Где бы он ни был — дома, на работе или на отдыхе, — работа, работа и работа. Везде и всюду работа. Везде и всюду дела и люди, люди и люди. Рабочие и учёные, маршалы и солдаты… Огромное число людей побывало у Сталина! Видимо, поэтому он знал дела лучше других руководителей. Непосредственное общение с людьми, умение устанавливать с ними контакт, заставить их говорить свободно, своими словами и мыслями, а не по трафарету, давало ему возможность вникать во все детали».
Бывали случаи, когда А.Е. Голованов встречался с Верховным на его квартире, так сказать, в домашних условиях. Вот в какое неловкое положение ставил И.В. Сталин Александра Евгеньевича:
«Сталин всегда, когда к нему приходили домой, встречал и пытался помочь раздеться, а при уходе гостя, если вы были один, провожал и помогал одеться. Я всегда почему-то чувствовал себя при этом страшно неловко и всегда, входя в дом, на ходу снимал шинель или фуражку. Уходя, также старался быстрее выйти из комнаты и одеться до того, как подойдёт Сталин».
Неловкость, которую испытывал при этом Александр Евгеньевич, вполне объяснима: между хозяином квартиры и гостем была дистанция огромного размера. Но тут, вероятно, имело место и ещё одно обстоятельство, о котором командующий тактично умолчал, — разница не только в должности, но и в росте. Голованов — под два метра, Сталин — около 170 сантиметров. В таких условиях принимать ухаживание при надевании шинели действительно для Александра Евгеньевича было вдвойне неловко.
О личной жизни
Частое общение с И.В. Сталиным в Кремле и на его квартире позволило А.Е. Голованову сделать несколько обобщающих выводов относительно его личной жизни.
«Личная жизнь Сталина сложилась, как известно, неудачно. Жена его застрелилась, и он с детьми остался один. Новой семьи у него не получилось, а дети как-то около отца не прижились. Сын Василий представлял из себя морального урода и впитал в себя столько плохого, что хватило бы, на мой взгляд, на тысячу подлецов. Отец, конечно, знал не всё, но и за то, что знал, рассчитывался с ним сполна — снимал с должностей и т.д. Василий трепетал перед отцом и боялся его, как говорят, пуще огня, но оставался неизменно подлым человеком, становясь из года в год всё хуже и хуже… Отец чувствовал это и страшно переживал».
О том, как относился И.В. Сталин к своим сыновьям, написано много, а вот один документ, весьма красноречиво характеризующий отношение Верховного к одному из них, Василию Сталину, намеренно остаётся в тени. Вот он.
«Командующему ВВС Красной Армии маршалу авиации товарищу Новикову.
Приказываю:
1. Немедленно снять с должности командира авиационного полка полковника В.И. Сталина и не давать ему каких-либо командных постов впредь до моего распоряжения.
2. Полку и бывшему командиру полка полковнику Сталину объявить, что полковник Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул и за то, что он портит и развращает полк.
3. Исполнение донести.
Народный комиссар обороны И. Сталин».
«Сталин, общаясь с огромным количеством людей, по сути дела был одинок. Его личная жизнь была серой, бесцветной, и, видимо, это потому, что той личной жизни, которая существует в нашем понятии, у него не было. Всегда с людьми, всегда в работе».
«Скромность его жилья соответствовала скромности квартир В.И. Ленина. Хотелось бы сказать и о быте Верховного, который мне довелось наблюдать. Этот быт был также весьма скромен. Сталин владел лишь тем, что было на нём. Никаких гардеробов у него не существовало. Вся его жизнь, которую мне довелось видеть, заключалась почти в постоянном общении с людьми. Его явной слабостью было кино… Видимо, в просмотре особо полюбившихся ему кинокартин Сталин находил свой отдых».
Компетентность
В письме И.В. Сталину А.Е. Голованов, обосновывая мысль о необходимости готовить лётчиков, способных летать во всех условиях, предлагал создать соединение в 100—150 самолётов. Оно, по его мнению, могло бы стать базой для ВВС в деле подготовки кадров, в совершенстве владеющих «слепыми» полётами. Больше никаких конкретных предложений в письме не содержалось. Возвращённый с полпути в Китай и немедленно доставленный в Кремль, он совершенно не предполагал, что вся эта срочность связана с его письмом. Лишь оказавшись в кабинете И.В. Сталина, он стал понимать, что к чему. К конкретному разговору по поднятому в письме вопросу он был явно не готов. Началось обсуждение головановского предложения. Кто-то из присутствовавших предложил организовать армию, кто-то начать дело с корпуса. И.В. Сталин внимательно слушал и продолжал ходить. Затем заговорил.
«Армия или корпус, — сказал он, — задавят человека портянками и всякими видами обеспечения и снабжения, а нам нужны люди, организованные в части и соединения, способные летать в любых условиях. И сразу армию или корпус не создашь. Видимо, было бы целесообразнее начать с малого, например, с полка, но не отдавать его на откуп в состав округа или дивизии. Его нужно непосредственно подчинить центру, внимательно следить за его деятельностью и помогать ему».
Я с удивлением и радостью слушал, что говорит Сталин. Он высказал и предложил то лучшее, до чего я сам, может быть, не додумался бы… Поглядев на меня, Сталин опять улыбнулся: мой явно радостный вид, который я не мог скрыть, говорил сам за себя.
— В этом полку нужно сосредоточить хорошие кадры и примерно через полгода развернуть его в дивизию, а через год — в корпус, через два — в армию. Ну а вы как, согласны с этим? — подходя ко мне, спросил Сталин.
— Полностью, товарищ Сталин!
— Ну вот вы и заговорили, — он опять улыбнулся. — Кончайте ваше вольное казачество. Бросайте ваши полёты, займитесь организацией, дайте нам ваши предложения, и побыстрее. Мы вас скоро вызовем. До свидания.
…Больше всего меня поразила его осведомлённость в вопросах авиации».
Действительно, повторный вызов в Кремль не заставил себя долго ждать. А.Е. Голованову дали возможность высказать свои соображения по вопросу формирования полка. После того как он сказал, что полк нужно формировать из лётчиков гражданского воздушного флота, И.В. Сталин спросил:
« — Ну а кто же, по-вашему, будет заниматься прокладкой маршрута, бомбометанием, связью?
Я понял, что веду разговор с человеком, который прекрасно разбирается в лётных делах и знает, что к чему.
…Было очевидно, что вопрос о формировании полка мной до конца не продуман. Увлёкшись одной, как мне думалось, главной стороной организации полка, совсем забыл о других, не менее важных.
Простота обращения Сталина ещё к концу первой встречи с ним сняла у меня внутреннее напряжение. И сейчас тон его разговора не был тоном наставника, который знает больше тебя. Он как бы вслух высказывал свои мысли и советовался со мной. …Слушая Сталина, я понял, что он высказывает мысли, возникшие у него не только что, а значительно раньше нашего разговора».
Проявляя удивительную компетентность практически во всех решаемых в годы войны вопросах, в том числе и в авиации, И.В. Сталин стремился ставить на руководящие посты людей знающих.
«Хочется ещё раз подчеркнуть, что Сталин всегда решал дела в пользу тех людей, которые имели личный опыт и знания в обсуждаемых вопросах и являлись специалистами своего дела… Неоднократно довелось мне слышать от Сталина и о том, что советы некомпетентных людей — опасные советы».
В один из дней июля 1942 года А.Е. Голованову позвонил А.Н. Поскрёбышев и попросил срочно приехать. Чтобы попасть в кабинет И.В. Сталина, надо было пройти через кабинет личного секретаря Верховного Главнокомандующего. Каково было удивление А.Е. Голованова, когда он увидел там сидящего за столом И.В. Сталина. Перед ним лежала карта юго-западного направления.
«Непосредственно общаясь со Сталиным на протяжении почти целого года, я видел его в самые различные моменты, и теперь пытался угадать по выражению лица, сколь серьёзное положение создалось и как он на это реагирует. Было очевидно, что мысли его не относятся к постановке задач для АДД.
Передо мной был уже не тот Сталин, которого я видел в октябре 1941 года, но полное отсутствие людей в кабинете и тишина невольно воскресили в памяти октябрь 41-го, прорыв немцев под Вязьмой, так его тогда ошеломивший. В прошлом году было видно, что Сталин ищет какое-то решение, что ему явно нужны люди, способные помочь разобраться в военной обстановке, чем он ещё, видимо, тогда полностью не владел, хотя твёрдость и решительность не покидали его и в те минуты, когда многим казалось, что всё вокруг рушится.
Сейчас это был уже другой Сталин. Это был Верховный Главнокомандующий, который решительно вмешивался, когда нужно, в практические военные вопросы, подводя под них и теоретическую базу, как это было, например, с организацией артиллерийского наступления, с созданием мощных резервов, способных влиять на ход войны, и рядом других вопросов.
Постоянно бывая в Ставке, я не раз слышал высказывания Сталина о способах ведения войны. Надо сказать, что Сталин хорошо знал историю выдающихся походов и войн… Особое место Сталин отводил военной доктрине Наполеона, главным образом потому, что Наполеон важнейшее значение придавал артиллерии. Выражение «артиллерия — бог войны» я слышал от Сталина всё чаще и чаще. И это были не только слова. Некоторые товарищи говорят, что из всех родов войск Сталин отдавал предпочтение авиации. Да, Сталин придавал авиации большое значение, но артиллерия была у него, если можно так выразиться, в не меньшем почёте… Быстро реагируя на опыт боевых операций и внимательно прислушиваясь к дельным соображениям и предложениям, Верховный Главнокомандующий пришёл к ряду выводов, которые были затем положены в основу нового Боевого устава пехоты, утверждённого в 1942 году…
Надо сказать, что Сталин быстро разбирался в причинах неудач тех или иных боевых операций. Так, например, в мае 1942 года, в связи с неудачами, которые потерпели наши войска на Керченском перешейке, он дал весьма точный анализ причин, не встретивший никаких возражений со стороны знатоков военного дела, и по заслугам наказал виновных…
Сейчас, глядя на Сталина и дожидаясь, когда он обернётся ко мне, я думал, что теперь вряд ли его можно ошеломить, застать врасплох, однако случилось что-то весьма неприятное, неожиданное, и он, видимо, размышляет о том, как выйти из этого положения.
— Вот что, — наконец произнёс он, обращаясь ко мне. — Связь с Малиновским (в то время командующим Южным фронтом) у нас потеряна. Немец повернул на юг. Я думаю, не получив успеха под Воронежем, он пойдёт сейчас на Сталинград. Кавказ ему ничего не даст, он там не решит исхода войны. Ключи от Москвы он хочет найти в Сталинграде. Я думаю, там, на этом направлении, будет решаться сейчас судьба войны.
Так вот о чём думал Верховный!.. Относительно того, на каком направлении будут развиваться решающие события войны, существовали самые различные мнения. В частности, некоторые предполагали, что противник пойдёт на Кавказ с целью отрезать Баку с его нефтеносными районами. Но, как увидим дальше, именно Сталин верно определил направление главного удара верховного командования немецкой армии, и это послужило Ставке отправной точкой для проведения соответствующих мероприятий.
— Я прошу вас направить все имеющиеся сейчас силы на уничтожение переправ противника в районе станции Константиновской и сообщить мне, когда вылетят самолёты, — приказал Сталин.
Через два часа я доложил Верховному, что самолёты в воздухе».
Мысли И.В. Сталина о возможной войне с Германией
В процессе двух первых посещений Кремля, когда обсуждались конкретные проблемы по созданию специального полка в целях подготовки всепогодных кадров для дальнебомбардировочной авиации, А.Е. Голованов сделал некоторые выводы относительно позиции И.В. Сталина по отношению к Германии.
«Понял я и то, что мысли его сосредоточены на неминуемой грядущей войне с фашистской Германией, что пакт пактом, а мы готовимся к обороне… Всё это для меня было открытием».
Один раз, также после обсуждения вопроса о создании полка, многие присутствовавшие стали расходиться. И.В. Сталин попросил А.Е. Голованова задержаться. Когда в кабинете осталось несколько человек, в том числе В.М. Молотов, Г.М. Маленков и А.И. Микоян, Иосиф Виссарионович, немного походив, остановился возле А.Е. Голованова и сказал:
« — Вам, как и всякому военному, нужно твёрдо знать, для чего, для каких операций вы будете готовить кадры, поэтому я хочу кое-что вам сказать.
Он подошёл к карте. Я последовал за ним.
— Вот видите, сколько тут наших противников, — указывая на западную часть карты, сказал Сталин. — Но нужно знать, кто из них на сегодня опаснее и с кем нам в первую очередь придётся воевать. Обстановка такова, что ни Франция, ни Англия с нами сейчас воевать не будут. С нами будет воевать Германия, и это нужно твёрдо помнить. Поэтому всю подготовку вам следует сосредоточить на изучении военно-промышленных объектов и крупных баз, расположенных в Германии, — это будут главные объекты для вас. Это основная задача, которая сейчас перед вами ставится.
Уверенный, спокойный тон Сталина как бы подчёркивал, что будет именно так, а не иначе. О договоре, заключённом с Германией, не было сказано ни слова…
За несколько посещений Кремля я увидел, какая огромная и интенсивная работа ведётся партией и правительством по перевооружению нашей армии под прямым и непосредственным руководством Сталина и с какой быстротой претворяются в жизнь все решения Кремля».
Только ли Сталин виновен в просчётах накануне войны
Лишь через четыре месяца командования полком, в июне 1941 года, А.Е. Голованов нашёл время для поездки в Минск, где находился штаб Западного Особого военного округа. Хотя полк подчинялся центру, надо было представиться командованию ВВС округа и самому командующему генералу армии Д.Г. Павлову. После представления и решения ряда вопросов, связанных с обеспечением полка, Павлов выразил мнение подчинить полк непосредственно ему. А.Е. Голованов ответил, что он не компетентен решать этот вопрос. Тогда командующий решил выйти на самого И.В. Сталина.
«Через несколько минут он уже разговаривал со Сталиным. Не успел он сказать, что звонит по поводу подчинения Голованова, который сейчас находится у него, как по его ответам я понял, что Сталин задаёт встречные вопросы.
— Нет, товарищ Сталин, это неправда! Я только что вернулся с оборонительных рубежей. Никакого сосредоточения немецких войск на границе нет, а моя разведка работает хорошо. Я ещё раз проверю, но считаю это просто провокацией…
Почему войска не были приведены в боевую готовность, хотя уже накануне стало очевидно, что завтра может грянуть война и, как известно, были отданы на сей счёт определённые указания? Кто виноват в том, что эти, хотя и запоздалые, указания, пусть оставлявшие на подготовку самые что ни на есть считанные часы, не были сразу доведены до войск? По укоренившейся за многие годы версии, всё как будто упирается в Сталина, а так ли это? Ведь, как известно, после полученных из Москвы распоряжений Военно-Морской Флот был приведён в боевую готовность до наступления регулярных войск фашистской Германии. Является ли один Сталин виной этой, надо прямо сказать, катастрофы?»
«Хоть мы и готовились к вооружённому столкновению с гитлеровской Германией, хоть и знали, что Германия, а не кто другой, будет нашим противником на ближайшее время, нападение немецких войск явилось для руководства нашей страны трагически неожиданным. Не по самой возможности нападения, а по времени. Вся армия, в том числе и авиация, находились в стадии полного перевооружения и перестройки… Просчёт этот явился следствием и того, что руководители всех степеней считали, что «наверху» всё знают и обо всём думают. Настойчивых убеждённых мнений о наличии конкретных доказательств готовящегося удара не высказывалось, хотя, как известно, данных об этом было более чем достаточно. Руководители же, кои несли за это прямую ответственность, не верили получаемым данным (например, командующий Западным Особым округом генерал армии Павлов) и успокаивали Москву ссылками на личные рекогносцировки».
Собирался ли Сталин покидать Москву
Осенью 1941 года положение на советско-германском фронте стало критическим. Враг всё ближе и ближе подходил к Москве. Из столицы началась эвакуация ряда правительственных учреждений и посольств иностранных государств. На борьбу с противником бросалось всё, что могло хоть как-то сдержать его натиск. Практически вся головановская дивизия, вооружённая дальними бомбардировщиками, переключилась на бомбардирование танковых и мотомеханизированных частей врага. В один из таких тяжёлых дней А.Е. Голованов был вызван в Кремль для получения боевой задачи. Во время обсуждения вопроса о дальнейшем использовании дивизии раздался телефонный звонок.
«Сталин не торопясь подошёл к аппарату и поднял трубку. При разговоре он никогда не держал трубку близко к уху, а держал её на расстоянии, так как громкость звука в аппарате была усиленная. Находящийся неподалёку человек свободно слышал разговор. Звонил корпусной комиссар Степанов — член Военного совета ВВС. Он доложил Сталину, что находится в Петрушкове (там, немного западнее Москвы, находился штаб Западного фронта).
— Ну, как у вас там дела? — спросил Сталин.
— Командование ставит вопрос, что штаб фронта очень близок от переднего края обороны. Нужно штаб фронта вывести на восток за Москву, а КП организовать на восточной окраине Москвы!
Воцарилось довольно длительное молчание…
— Товарищ Степанов, спросите товарищей — лопаты у них есть? — спросил спокойно Сталин…
Довольно быстро Степанов доложил:
— Лопаты, товарищ Сталин, есть!
— Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Петрушкове, а я останусь в Москве. До свидания.
Не торопясь, Сталин положил трубку. Он даже не спросил, какие товарищи, кто именно ставит эти вопросы. Сталин продолжил прерванный разговор».
О стиле работы Верховного
Бывая в Кремле, А.Е. Голованов очень часто получал задания в присутствии членов ГКО, Политбюро ЦК ВКП(б), министров, работников наркомата обороны, Генерального штаба и других различных ведомств СССР. Вольно или невольно он становился свидетелем того, как И.В. Сталин обсуждал те или иные проблемы, задавал вопросы, выслушивал собеседника, принимал решение, как вёл себя в различных ситуациях. Всем этим наблюдениям он даже посвятил один из разделов своих воспоминаний. Есть зарисовки на эту тему и в других главах.
Как-то в октябре, в самые трудные дни битвы за Москву, А.Е. Голованова вызвали в Ставку. Был тот редкий случай, когда в кабинете И.В. Сталина, кроме самого хозяина, никого не было.
«Он сидел на стуле, что было необычно, на столе стояла нетронутая остывшая еда. Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошёл, сомнений не было, напоминать о себе я счёл бестактным. Мелькнула мысль: что-то случилось, страшное, непоправимое, но что? Таким мне Сталина видеть не доводилось. Тишина давила.
— У нас большая беда, большое горе, — услышал я наконец тихий, но чёткий голос Сталина. — Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий.
После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин так же тихо сказал:
— Что будем делать? Что будем делать?!
Видимо, происшедшее ошеломило его. Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой страшной душевной муки. Мы встретились с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся… Вошёл Поскрёбышев, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников… Сталин встал, сказал чтобы входил. На лице его не осталось и следа от только что пережитых чувств. Начались доклады».
«От Сталина надо было ждать звонка в любое время суток. Звонил, как правило, он сам или его помощник А.Н. Поскрёбышев… Если Сталин звонил сам, то обычно он здоровался, справлялся о делах и, если нужно было, чтобы вы лично к нему явились, никогда не говорил: «Вы мне нужны, приезжайте», — или что-нибудь в этом роде. Он всегда спрашивал: «Можете вы ко мне приехать?» — и, получив утвердительный ответ, говорил: «Пожалуйста, приезжайте».
После завершения битвы под Москвой перед дивизией, которой командовал А.Е. Голованов, стали вырисовываться всё новые и новые боевые задачи. Они касались главным образом полётов в глубокий тыл врага для нанесения бомбардировочных ударов по его военно-промышленным объектам, для разбрасывания листовок, оказания помощи партизанам и доставки за линию фронта разведывательно-диверсионных групп. Однако для выполнения этих задач возможностей дивизии было явно недостаточно. И у А.Е. Голованова, и у Верховного Главнокомандующего, независимо друг от друга, зрели мысли о создании более мощного бомбардировочного кулака.
«При одном из очередных посещений Ставки я доложил Сталину о проделанной дивизией работе и, закончив доклад, ожидал, что сейчас будет поставлена новая задача. Сталин, не торопясь, ходил по кабинету, покуривая трубку.
— Скажите, — подойдя ко мне, спросил он, — вы больше ничего не надумали о возможностях расширения вашей деятельности?
Без всяких обиняков рассказал я Сталину всё, о чём думал. Говорить мне с ним было легко, так как он, как я уже упоминал раньше, никогда не прерывал человека, излагающего свои мысли по интересующему его вопросу».
У Верховного Главнокомандующего была весьма оригинальная манера назначать людей на должность. А.Е. Голованов испытал это на себе.
По вопросу создания АДД у И.В. Сталина с ним было несколько бесед. Александр Евгеньевич всё больше и больше убеждался, что идея её создания овладела им давно. Выслушав в ходе нескольких встреч мнение А.Е. Голованова по этому вопросу, И.В. Сталин спросил:
« — Ну как, вы не возражаете, если мы немного поправим и расширим ваши же соображения?
— Возразить тут, товарищ Сталин, нечему. Но как практически всё это осуществить, над этим нужно как следует подумать. Так сразу всего не решишь, — ответил я.
— Серьёзные вопросы никогда сразу не решаются, — последовал ответ. — Будет издано специальное постановление о создании АДД, в составлении его и вы примете участие. Что же касается специальных авиационных вопросов, то вы по ним и внесёте свои предложения.
— Тогда разрешите мне встретиться с лицом, которое встанет во главе этого дела. Я доложу ему все соображения, которые у меня имеются, и, если он будет согласен, внесём вам на утверждение.
— А мы с этим лицом и ведём сейчас разговоры, — услышал я в ответ.
— Вы имеете в виду меня, товарищ Сталин?! — изумившись, спросил я.
— Да, именно вас».
Вполне естественно, А.Е. Голованов был ошеломлён таким поворотом дела. И.В. Сталин ставил его на полк, через два месяца после начала войны доверил командовать дивизией. Александр Евгеньевич никогда не возражал, осознавая, что с порученными ему делами он в состоянии справиться. Но тут новый род авиации, да ещё подчинённый непосредственно Ставке. Хватит ли знаний, опыта и сил? Было над чем задуматься.
— Разрешите, товарищ Сталин, подумать, — после длительного молчания сказал я.
«— Боитесь? — Сталин как будто читал мои мысли.
Я вспыхнул, почувствовал, как кровь бросилась в лицо.
— Я никогда не был трусом, товарищ Сталин!
— Это нам давно известно, — последовал спокойный ответ. Но нужно уметь держать себя в руках. Мы за вас подумали, и время на это вам тратить нечего. Вы лучше подумайте над тем, как всё это практически осуществить. Не торопитесь, посоветуйтесь, с кем найдёте нужным, и через пару дней дайте свои соображения».
Так А.Е. Голованов стал командующим АДД. Оценив профессиональные и организаторские способности командира дивизии, его исполнительность, И.В. Сталин не предлагал ему новую должность, не спрашивал, согласен он или нет, сумеет ли выполнить новые для него обязанности. «Мы за вас подумали» — в этой фразе и несостоявшееся предложение, и неофициальное назначение.
«У Сталина можно было столкнуться с любым вопросом, конечно, входящим в круг ваших обязанностей и вашей компетенции, и вы обязаны были дать исчерпывающий ответ. Если вы оказались не готовы к ответу, вам давали время уточнить необходимые цифры, факты, даты, детали по телефону прямо из приёмной. Если же оказывалось, что вы затрудняетесь ответить по основным вопросам вашей деятельности, касающимся боевой работы подчинённых вам частей и соединений, материальной части, командного состава и так далее, которые вы обязаны знать по занимаемой должности, вам прямо говорили, что вы не занимаетесь своим делом, не знаете его и, если так пойдёт дальше, делать вам на этом посту нечего. Так, незнание обстановки, возможностей своих войск и противника показал Маршал Советского Союза Г.И. Кулик, разжалованный в 1942 году до звания генерал-майора».
«Контроль за исполнением даваемых поручений был абсолютен. Каждый знал, что его обязательно спросят, и не раз, о том, как выполняется полученное задание. Выполнение различных постановлений и решений начинали немедленно, не ожидая их оформления. Дорожили каждым часом, зная, что никаких скидок на всякие там обстоятельства не будет. Все вопросы обсуждались предварительно, исполнитель, как правило, присутствовал здесь же».
«На мой взгляд, характерной чертой Сталина была его поразительная требовательность к себе и другим… Каждый также знал, что ответит сполна, несмотря ни на какие заслуги, если он мог что-либо сделать, но не сделал. Всяческие отговорки, которые у нас, к сожалению, всегда находятся, для Сталина не имели никакого значения. Если же человек в чём-то ошибся, но пришёл и сам сказал прямо обо всём, как бы тяжелы ни были последствия ошибки, никогда за этим не следовало наказание. Но горе было тому, кто брался что-то сделать и не делал, а пускался во всякого рода объяснения. Такой человек сразу лишался своего поста. Болтунов Сталин не терпел. Не раз слышал я от него, что человек, который не держит своего слова, не имеет лица. О таких людях он говорил с презрением. И, наоборот, хозяева своего слова пользовались его уважением. Он заботился о них, заботился об их семьях, хотя никогда об этом не говорил и этого не подчёркивал. Он мог работать круглые сутки и требовал работы от других. Кто выдерживал, тот работал. Кто не выдерживал — уходил».
«Работоспособность Сталина во время войны была феноменальная, а ведь он уже был не молодым человеком, ему было за шестьдесят. Память у него была редкостная, познания в любой области, с которой он соприкасался, удивительны. Я, лётчик, во время войны считал себя вполне грамотным человеком во всём, что касается авиации, и должен сказать, что, разговаривая со Сталиным по специальным авиационным вопросам, каждый раз видел перед собой собеседника, который хорошо разбирался в них, не хуже меня. Такое же чувство испытывали и другие товарищи, с которыми приходилось беседовать на эту тему — артиллеристы, танкисты, работники промышленности, конструкторы.
Так, например, Н.Н. Воронов, впоследствии Главный маршал артиллерии, являлся к Сталину с записной книжкой… Докладывая, он предварительно заглядывал в эту книжку, однако не раз бывали случаи, когда Верховный Главнокомандующий, зная все эти данные на память, поправлял его, и Николаю Николаевичу приходилось извиняться».
«У Сталина была какая-то удивительная способность находить слабые места в любом деле… Я видел Сталина и общался с ним не один день и не один год и должен сказать, что всё в его поведении было естественно. Иной раз я спорил с ним, доказывая своё, а спустя некоторое время, пусть через год, через два, убеждался: да, он тогда был прав, а не я. Сталин давал мне возможность самому убедиться в ошибочности своих заключений, и я бы сказал, что такой метод педагогики был весьма эффективен».
«Слово Верховного Главнокомандующего было нерушимо. Обсудив с ним тот или иной вопрос, вы смело выполняли порученное дело. Никому и в голову не могло прийти, что ему потом скажут: мол, ты не так понял. А решались, как известно, вопросы огромной важности. Словесно же, то есть в устной форме, отдавались распоряжения о боевых вылетах, объектах бомбометания, боевых порядках и так далее, которые потом оформлялись боевыми приказами. И я не помню случая, чтобы кто-то что-то перепутал или выполнил не так, как нужно. Ответственность за порученное дело была столь высока, что чёткость и точность выполнения были обеспечены. Я видел точность Сталина даже в мелочах. Если вы поставили перед ним те или иные вопросы и он сказал, что подумает и позвонит вам, можете не сомневаться: пройдёт час, день, неделя, но звонок последует, и вы получите ответ.
Как-то на первых порах, ещё не зная стиля работы Сталина, я напомнил ему о необходимости рассмотреть вопрос о целесообразности применения дизелей для дальних полётов…
— Вы мне об этом уже говорили, — несколько удивлённо ответил Сталин, — и я обещал вам этот вопрос рассмотреть. Имейте терпение. Есть более важные дела.
Прошло довольно много времени, и я собирался ещё раз напомнить, но при очередном разговоре по телефону Сталин сказал:
— Приезжайте, дошла очередь и до ваших дизелей».
«… Я довольно скоро увидел, что Сталин не любит многословия, требует краткого изложения самой сути дела. Длинных речей он терпеть не мог и сам таких речей никогда не произносил. Его замечания или высказывания были предельно кратки, абсолютно ясны. Бумаги он читал с карандашом в руках, исправлял орфографические ошибки, ставил знаки препинания, а бумаги «особо выдаю-щиеся» отправлял назад автору. Мы каждый день представляли в Ставку боевое донесение о нашей деятельности и, прежде чем подписать их, по нескольку раз читали, а словарь Ушакова был у нас настольной книгой».
«Письменные документы, подлежащие опубликованию в виде постановлений, решений, отрабатывались с особой тщательностью, по многу раз обсуждались и лишь после многократных чтений, поправок, критических замечаний отпечатывались начисто и подписывались. Сталин по поводу таких документов говорил: «Думай день, мало — неделю, мало — месяц, мало — год. Но, подумав и издав, не вздумай отменять».
Если вы обратите внимание на документы, которые подписывались в то время, увидите, что Сталин, хотя и являлся главой правительства и Генеральным секретарём ЦК нашей партии, в зависимости от содержания документа скромно довольствовался иногда и третьим местом, ставя свою подпись под ним».
«Слово «я» в деловом лексиконе Сталина отсутствовало. Этим словом он пользовался, лишь рассказывая лично о себе. Таких выражений, как «я дал указание», «я решил» и тому подобное, вообще не существовало, хотя все мы знаем, какой вес имел Сталин и что именно он, а не кто другой, в те времена мог изъясняться от первого лица. Везде и всегда у него было «мы».
«Мне запомнилась характерная особенность в обращении к Верховному Главнокомандующему. Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь обращался к нему, называя его воинское звание или должность. Обращаясь, все говорили: «Товарищ Сталин». Эти слова всегда произносились и в ответах на его вопросы. Отвечавшие говорили: «Да, товарищ Сталин», «Могу, товарищ Сталин», «Нет, товарищ Сталин»… Мне пришлось слышать, как один из присутствующих назвал Верховного Главнокомандующего по имени и отчеству, подчёркивая тем самым своё стремление быть более близким к нему, нежели другие. Сталин ничего, конечно, не сказал по этому поводу. Но своё явное недовольство весьма убедительно выразил жестом и мимикой. Документы, письма и другие деловые бумаги, направлявшиеся ему, как правило, имели короткий адрес: «ЦК ВКП(б). Товарищу Сталину».
О стиле работы Верховного Главнокомандующего можно судить по факту, свидетелем которого оказался А.Е. Голованов. В апреле 1942 года И.В. Сталин позвонил ему и спросил, все ли готовые самолёты для АДД забираются с заводов? Командующий уточнил эти сведения у главного инженера И.В. Маркова и по телефону доложил в Кремль, что непринятых самолётов на заводских аэродромах нет. И.В. Сталин попросил А.Е. Голованова приехать.
В кабинете он застал командующего ВВС генерала П.Ф. Жигарева, который доказывал Верховному, что на заводских аэродромах стоит 700 самолётов, непринятых по причине различных дефектов. При этом он сказал, что нарком авиапромышленности А.И. Шахурин, доказывая, что они не взяты по причине отсутствия лётчиков, ему, И.В. Сталину, врёт. Вызвали А.И. Шахурина. Услышав из уст И.В. Сталина мнение П.Ф. Жигарева, он сказал, что это неправда.
« — Вот видите, как получается: Шахурин говорит, что есть самолёты, но нет лётчиков, а Жигарев говорит, что есть лётчики, но нет самолётов. Понимаете ли вы оба, что семьсот самолётов — это не семь самолётов? Вы же знаете, что фронт нуждается в них, а тут целая армия. Что же мы будем делать, кому из вас верить? — спросил Сталин.
Воцарилось молчание. Я с любопытством и изумлением следил за происходящим разговором: неужели это правда, что целых семьсот самолётов стоят на аэродромах заводов, пусть даже не готовых к бою или из-за отсутствия лётчиков? О таком количестве самолётов, находящихся на аэродромах заводов, мне слышать не приходилось. Я смотрел то на Шахурина, то на Жигарева. Кто же из них прав?»
Дальнейшие события развивались следующим образом. На новое утверждение П.Ф. Жигарева, что находящиеся на заводах самолёты по дефектам не готовы, А.И. Шахурин предложил немедленно связаться с директорами заводов и уточнить эти сведения. Организация связи в Ставке была отличной. Через небольшой промежуток времени со всех заводов поступили телеграммы. За это время в Кремль был вызван генерал Н.П. Селезнёв, ведавший заказами на заводах. Посчитали все сведения, получилось, что на заводах стоит семьсот самолётов. Выяснилась и причина: нет экипажей для их перегонки.
«Все присутствующие, в том числе и Сталин, замерли и стояли неподвижно… Никто, даже Шахурин, оказавшийся правым, не посмел продолжить разговор… Случай был беспрецедентным. Что-то сейчас будет? Я взглянул на Сталина. Он был бледен и смотрел широко открытыми глазами на Жигарева, видимо, с трудом осмысливая происшедшее. Чувствовалось, его ошеломило не то, почему такое огромное число самолётов находится до сих пор ещё не на фронте, что ему было известно, не установлены были лишь причины, а та убеждённость и уверенность, с которой генерал говорил неправду. Наконец, лицо Сталина порозовело, было видно, что он взял себя в руки. Обратившись к А.И. Шахурину и Н.П. Селезнёву, он поблагодарил их и распрощался. Я хотел последовать их примеру, но Сталин жестом остановил меня. Он медленно подошёл к генералу. Рука его стала подниматься. «Неужели ударит?» — мелькнула у меня мысль.
— Подлец! — с выражением глубочайшего презрения сказал Сталин и опустил руку. — Вон!
Быстрота, с которой удалился Павел Фёдорович, видимо, соответствовала его состоянию. Мы остались вдвоём. Сталин долго и молчаливо ходил по кабинету. Глядя на него, думал и я. Какую волю и самообладание надо иметь, как умел держать себя в руках этот изумительный человек, которого с каждым днём узнавал я всё больше и больше. Зачем он позвал меня и заставил присутствовать при только что происшедшем? Давал мне предметный урок? Может быть! Такие вещи остаются в памяти на всю жизнь…
— Вот и повоюй и поработай с таким человеком. Не знает даже, что творится в его же епархии! — наконец заговорил Сталин, прервав ход моих мыслей».
Весной 1942 года в Ставке обсуждался вопрос, связанный с обеспечением безопасности проводки морских караванов судов союзников из Англии в северные порты Советского Союза Мурманск и Архангельск. Суть проблемы заключалась в том, что немецкая авиация, базирующаяся на аэродромах Норвегии и Финляндии (Лаксельвен, Хебугтен, Луостари, Киркинес) встречала караваны в открытом море и бомбардированием топила суда. Потери были значительными, Красная Армия недополучала необходимую технику и вооружение. Союзники обратились к И.В. Сталину с просьбой организовать противодействие авиации противника.
Вызванный в Кремль А.Е. Голованов застал у Верховного Главнокомандующего наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова, командующего ВВС А.А. Новикова, командующего военно-морской авиацией С.Ф. Жаворонкова, В.М. Молотова, Г.М. Маленкова и других членов Ставки. Введя Александра Евгеньевича в курс дела, И.В. Сталин сказал, что есть такое мнение: для нанесения ударов по аэродромам противника привлечь тяжёлые самолёты АДД. Речь шла о ТБ-3 и ТБ-7. Все подробности этого задания он предложил обсудить с Г.М. Маленковым и В.М. Молотовым тут же, в соседней комнате.
Проанализировав все данные, которые представил Г.М. Маленков, А.Е. Голованов стал возражать против привлечений тяжёлых самолётов к этой операции. Г.М. Маленков заметил, что вопрос практически решён и осталось только подумать, как выполнить это решение. Своё мнение командующий АДД доложил И.В. Сталину, когда все они вернулись в его кабинет.
«Войдя к Сталину и встретив его вопрошающий взгляд, я сразу доложил, что названные аэродромы не могут принять тяжёлые самолёты.
— Вы что, шутите? — спросил Сталин. — Товарищи же говорят, что предложенные аэродромы годны для этих самолётов!
— Аэродромы, товарищ Сталин, для этих самолётов непригодны, — ответил я.
Все молчали.
— Вы хотите, чтобы караваны судов дошли до нас?
— Хочу, товарищ Сталин.
— Так в чём же дело?
— Дело в том, что на предложенные аэродромы такие самолёты сесть не могут, не смогут также с них и взлететь…
— Мы видим, вы просто не желаете бить фашистов? — услышал я.
Разговор принимал нехороший оборот. Таким тоном Сталин со мной ещё ни разу не разговаривал».
А.Е. Голованов умел отстаивать свою точку зрения, невзирая на то, перед кем это надо было делать. Он сказал Верховному Главнокомандующему, что готов первым полететь на указанный аэродром сам, разбить при посадке машину, но он не вправе посылать людей на верную гибель. Возникла весьма напряжённая обстановка. Кто-то, не проконсультировавшись с командующим АДД, решил, что борьбу с авиацией противника на аэродромах Норвегии и Финляндии могут вести тяжёлые самолёты. Кто-то эту идею преподнёс И.В. Сталину. Вопрос, казалось бы, не вызывающий каких-либо сомнений, сам по себе уже решён. Но тут А.Е. Голованов со своим мнением. Что делать? Или заставить командующего привлечь к предстоящей воздушной операции тяжёлые самолёты, или отказаться от этой непродуманной идеи. Или прислушаться к мнению человека, который стоит во главе этого дела, хорошо его знает и за него отвечает. Но тогда будет подмочен авторитет автора идеи, да и сам Верховный Главнокомандующий, сказавший об этом, как о уже решённом деле, будет выглядеть так, что и он допустил ошибку. Или приказал — и с плеч долой. Не амбиции вождя, а мнение подчинённого взяло верх.
«Ни к кому не обращаясь, Сталин сказал:
— Что же мы будем делать?
Ответа не последовало…
— Вы сами можете что-либо предложить? — услышал я голос Сталина, обращённый ко мне.
— Мне не совсем понятно, товарищ Сталин, почему всё упёрлось в тяжёлые самолёты.
— У вас есть другие предложения? — спросил он.
— Я считаю, что поставленную задачу вполне можно решить самолётами Ил-4…
— Вы убеждены, что Ил-4 выполнят поставленную задачу?
— Да, убеждён. Они выполнят её лучше, чем тяжёлые самолёты.
— Вы берёте на себя ответственность за это дело?
— Да, беру!
— Ну что же, тогда давайте так и решим, — заключил Сталин.
Ни единого возражения присутствующими не было высказано. Так закончился столь неприятно начатый разговор, предотвративший неоправданные потери».
Для борьбы с авиацией противника на аэродромах Норвегии и Финляндии решением Ставки была привлечена 36-я авиадивизия АДД, вооружённая самолётами Ил-4. Дважды в 1942 году из её состава выделялась оперативная группа в составе наиболее подготовленных экипажей для выполнения этой ответственной задачи. В третий раз оперативная группа была создана в 1943 году, когда на базе дивизии развернули 8-й авиакорпус. Все три раза экипажи на самолётах Ил-4 выполняли правительственное задание весьма успешно. Активность немецкой авиации в деле противодействия проводке караванов резко снизилась, количество потерянных кораблей и грузов значительно уменьшилось, жизни многих английских моряков были спасены.
«Применение самолётов Ил-4 для уничтожения авиации противника на его аэродромах полностью себя оправдало. Нужно сказать, что Сталин в дальнейшем не раз вспоминал происшедший в период подготовки этой операции эпизод. Когда впоследствии командование АДД высказывало свои соображения по тому или иному вопросу, нас всегда внимательно выслушивали в Ставке, и эпизодов, подобных приведённому, не было. Когда же наше мнение противоречило другим предложениям, Сталин спрашивал, будет ли выполнено задание, и, получив утвердительный ответ, всегда соглашался с нашим мнением».
Как бы подтверждая свой вывод, А.Е. Голованов описал ещё один аналогичный случай, который произошёл буквально через пару месяцев, в июне 1942 года. В середине этого месяца командующий получил задание Ставки — наиболее подготовленными экипажами АДД нанести удар по Берлину. Выбранное время года было явно неудачным. Июнь — это месяц, когда ночи короче воробьиного клюва. А.Е. Голованов поручил начальникам служб произвести тщательные расчёты на тему: смогут ли экипажи выполнить задание и вернуться на свои аэродромы с минимальными потерями. Расчёты показали, что экипажи задание выполнить смогут, но возвращаться от цели будут уже в светлое время суток и, без всякого сомнения, подвергнутся атакам со стороны немецких истребителей. Потери могут быть большими.
С этими расчётами и этим мнением А.Е. Голованов прибыл в Ставку. У И.В. Сталина восхищения они не вызвали. Более того, он выразил большое недовольство такой постановкой вопроса. У Александра Евгеньевича сложилось впечатление, что запланированный удар АДД по Берлину по неизвестным ему причинам Верховному Главнокомандующему был крайне нужен. Сталин вызвал специалистов из ВВС и Гидрометеослужбы и дал задание проверить расчёты, проведённые штабом АДД. Они оказались верными.
«Теперь нужно было принимать решение: подтвердить отданное раньше распоряжение или согласиться с внесённым предложением и отложить выполнение поставленной задачи на более позднее время.
Сталин по своему обыкновению прохаживался по кабинету и размышлял. А подумать было над чем. Ясно, что по каким-то ему одному известным причинам нужно было нанести удар по Берлину. Возможно, он дал по этому поводу какое-то обещание союзникам, а свои обещания, как известно, он всегда выполнял. Выслушав же наши доводы, Сталин не торопился с решением.
Общаясь со Сталиным, я уже давно заметил, логичное, короткое и ясное изложение того или иного вопроса производило на него определённое впечатление, я бы даже сказал — влияние. И логики, и ясности в доложенных соображениях было достаточно для того, чтобы отчётливо представить себе создавшееся положение.
— Когда вы считаете возможным возобновить полёты на Берлин? — наконец спросил он.
Я назвал месяц и число.
— Это точно?
— Совершенно точно, товарищ Сталин, если не помешает погода.
Походив ещё немного, Сталин сказал:
— Ничего не поделаешь, придётся с вами согласиться.
Разговор был окончен.
Чтобы завершить разговор об этом эпизоде, должен сказать, что ровно в полночь названного мною в качестве возможного для бомбардирования Берлина числа позвонил Сталин. Поздоровавшись, он спросил, не забыл ли я, какое сегодня число. И, услышав, что группа самолётов в такое-то время вылетела на выполнение задания, полученного нами в июне, и через несколько минут начнётся бомбёжка Берлина, он пожелал нашим лётчикам удачи.
Контролировать исполнение принятых решений или отдельных распоряжений — было у Сталина правилом. Спрос за их выполнение был всегда строг».
О грязи на могиле вождя и ветре истории
В государственной деятельности И.В. Сталина авиация занимала особое место. На её хозяйственные и военные возможности он обратил внимание ещё в период Гражданской войны. Развитие этого вида передвижения и общения в годы социалистического строительства стало для него приоритетным делом, а лётчики и авиаконструкторы — людьми героической профессии. Именно благодаря И.В. Сталину в тридцатые годы минувшего столетия наша страна стала одной из ведущих авиационных держав мира. Авиационные рекорды высоты, скорости и дальности, воздушные парады, волнующие встречи лётчиков, первые Герои Советского Союза, введение праздника Дня авиации — примечательные черты того времени. Без всякого сомнения, можно сказать, что советская авиация — детище И.В. Сталина.
Но вот что интересно на этом фоне: увлекаясь авиационным делом, И.В. Сталин совершил в качестве пассажира всего один полёт за всю свою жизнь. Это случилось в конце ноября 1943 года, когда назрела встреча руководителей трёх великих держав — И.В. Сталина, Ф. Рузвельта и У. Черчилля. Она, как известно, проходила в Тегеране, куда «только самолётом можно долететь». Боялся? Возможно. Однако однозначного ответа на этот вопрос нет. Здесь скорее другое.
В период бурного и массового своего развития авиацию страны преследовали частые аварии и катастрофы. После гибели нескольких высокопоставленных деятелей партии и государства последовало решение Политбюро ЦК ВКП(б) о категорическом запрете руководящим работникам высокого ранга летать на самолётах. Нарушавших этот запрет ожидало партийное наказание. Как известно, его схлопотал А.И. Микоян. И.В. Сталин был человеком законопослушным и решение Политбюро исполнял категорически. Но нет правил без исключения. Таким исключением стал полёт в столицу Ирана.
Из Баку в Тегеран и обратно И.В. Сталин летел на самолёте, который пилотировал командир авиадивизии особого назначения полковник В.Г. Грачёв. За штурвалом второго, транспортного самолёта находился командующий АДД. Через несколько дней после возвращения из Тегерана А.Е. Голованов был вызван И.В. Сталиным на дачу. Мысль, высказанная И.В. Сталиным А.Е. Голованову, стала через несколько лет не только пророческой, но и своеобразным водоразделом большой политики — борьбы части общества за чистоту имени И.В. Сталина и его дел от того мусора, который стали таскать на его могилу враги социализма. Александр Евгеньевич писал:
«5 или 6 декабря мне позвонил Сталин и попросил приехать к нему на дачу. Явившись туда, я увидел, что ходит он в накинутой на плечи шинели. Был он один. Поздоровавшись, Верховный сказал, что, видимо, простудился и опасается, как бы не заболеть воспалением лёгких, ибо всегда тяжело переносит это заболевание. Походив немного, он неожиданно заговорил о себе.
— Я знаю, — начал он, — что, когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. — И, походив немного, продолжал: — Но я уверен, что ветер истории всё это развеет...
Нужно сказать прямо, я был удивлён. В то время мне, да, думаю, не только мне, не представлялось вероятным, что кто-либо может сказать о Сталине плохое. Во время войны всё связывалось с его именем, и это имело явно видимые основания. Первоначальные успехи немцев были локализованы. Гитлеровские армии были разбиты под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге. Мы одерживали победы одну за другой, монолитность армии и народа была очевидна, и стремление стереть врага с лица земли было единодушно. Чётко и бесперебойно работала вся машина государства. При игре оркестра без дирижёра, а в понятии управления государством — без твёрдого руководства, государственная машина так работать, естественно, не могла бы. Чёткая работа этой машины также всегда связывалась с его именем».
Пусть сильнее дует ветер истории! Пусть книга Главного маршала авиации, командующего Авиацией дальнего действия Александра Евгеньевича Голованова помогает и далее правдивому освещению истории Советской страны и деятельности её вождя — Генералиссимуса Советского Союза Иосифа Виссарионовича Сталина.
Анатолий Сергиенко,
подполковник в отставке, кандидат исторических наук
Администрация сайта не несёт ответственности за содержание размещаемых материалов. Все претензии направлять авторам.