Джульетто Кьеза: Баррикада двух миров. Ч. 2

Черчилль в Фултоне

Разрыв Потсдамского соглашения

Он стал следствием того быстрого, хотя и постепенного, коллективного пересмотра стратегий, когда западные державы, оккупировавшие Германию, положили конец политике «репрессивной оккупации» и превратили побежденную страну в важного, решающего союзника против коммунизма, т.е. против России.

Все три конференции в Париже, Москве и Лондоне, состоявшиеся в 1946–1947 годах, имели как минимум один общий знаменатель – решение западных стран выйти в одностороннем порядке из Берлинско-Потсдамских соглашений, предполагавших в будущем – более или менее отдаленном, но все были согласны, что это будет, – формирование единой и демократической Германии. Что подразумевала Россия под «демократической Германией», сказать трудно. В любом случае можно утверждать, что на этом этапе никакая конкретная мысль о том, как достигнуть политической нормализации, за столом переговоров высказана не была. Проблема государственных структур, которые надо было создать, еще долго оставалась бы открытой. Но в Ялтинском и Потсдамском соглашениях уже было высказано решение поддерживать диалог между Советским Союзом и Западом в целом. Однако мы видели, каковы были расчеты Трумэна и Черчилля. Они предполагали не диалог, а разрыв.

В этих обстоятельствах – под влиянием мощных краткосрочных экономических интересов, особенно американских, и насущно важных стратегических оценок – всплыли на поверхность, уже в другой форме, планы раздела Германии. Ничего общего с планом Моргентау, желавшего: во-первых, наказать Германию как государство; во-вторых, наказать немецкий народ как коллективно ответственный за Вторую мировую войну; в-третьих, предо­твратить всякое возможное в будущем возрождение Германии, способной причинить беспокойство Европе и миру. Теперь на проблему смотрели совершенно по-другому. Раздел должен был именно превратить часть Германии, оставшуюся под западным контролем, в союзницу Запада; он нужен был для того, чтобы использовать военно-промышленный потенциал Германии для вовлечения экономики всей Европы в сферу экономического и финансового влияния США. При этом присоединение оставшейся части Германии откладывалось до другого времени – она пока оставалась под советским контролем.

Чтобы понять, как произошла смена целей, полезно будет вернуться назад немного больше, чем на год, – к первому плану раздела Германии. Он был сформулирован на Второй Квебекской конференции (12–16 сентября 1944 года). Речь шла о совещании исключительно англо-американском, сверхсекретном, под кодовым названием «Октагон», в котором приняли участие Уинстон Черчилль, Франклин Рузвельт и главы их генеральных штабов.

Канадский премьер-министр Уильям Лайон Маккензи Кинг на совещание допущен не был. Советский Союз не был ни приглашен, ни формально проинформирован, хотя маловероятно, чтобы он совсем ничего не знал об этом событии. Москва, однако, прекрасно понимала, что антигитлеровская коалиция, так сказать, меняла кожу из месяца в месяц в соответствии с развитием событий на театре военных действий...

Черчилль в Фултоне 

Можно сказать, что с этого момента события начали развиваться быстро и бурно. И главную, с любой точки зрения, роль играли западные страны. Советский Союз подчинился инициативе бывших союзников, быстро становившихся врагами. Внутренние экономические проблемы, которые приходилось решать Сталину, были огромны. Речь шла о том, чтобы восстановить буквально всю европейскую часть Советского Союза; и это с мужским населением, резко сократившимся после войны. В то же время нужно было вкладывать огромную энергию и капиталы в поддержку оккупированных стран Восточной Европы. В том числе предполагалось не только заручиться их верностью, велось их идеологическое завоевание. Для всего этого требовалось угнаться за технологическим и военным уровнем Соединенных Штатов и ликвидировать их превосходство в этих областях. И все это при том, что производительность труда в СССР составляла меньше одной пятой производительности труда в США. Хиросима и Нагасаки стояли перед глазами Кремля как оскорбительное доказательство его отставания. Только советская атомная бомба могла бы напугать Вашингтон. Сталин поручил решить эту задачу Лаврентию Берии, и советской разведке и исследовательским центрам, создававшимся в судорожной спешке, это удалось всего за четыре года. Первая русская атомная бомба появляется на сцене в 1949 году. Первое советское ядерное испытание было произведено в 7 часов утра 29 августа на сибирском полигоне в Семипалатинске. Кодовое название – операция «Первая молния». Американское превосходство было ликвидировано.

Впрочем, есть многочисленные свидетельства, что в этот трудный период Черчилль, как было уже указано, считал, что необходима превентивная ядерная атака на Москву – нужно использовать тот факт, что у Советского Союза нет ядерного оружия. Среди тех, кто сообщал об этом обстоятельстве, есть и свидетель – не политик. Это лорд Моран – личный врач Черчилля, который в своей книге воспоминаний рассказывает, как британский лидер дошел до того, чтобы послать об этом ноту Трумэну. Моран передает разговор 1946 года, в котором Черчилль сказал: «Америка знает, что 52% автомобилестроения Советского Союза сосредоточено в Москве и может быть уничтожено одной бомбой. Это может означать уничтожение трех миллионов человек, но для них это ничего не значит. Для них больше значило бы уничтожение такого исторического памятника, как Кремль». В этом совершенно циничном высказывании под словом «они» он подразумевал советских руководителей, которых нисколько не уважал. И чувствовал необходимость саркастическим намеком выразить свое отношение к русской культуре, ничем, в сущности, не отличавшееся от идей Кеннана. В тот момент главной идеей Черчилля было неожиданно поразить врага, с которым он боялся столкнуться в будущем. Поэтому он упрямо настаивал на своем, стараясь убедить американского президента, используя эмиссаров, в числе которых – правореспубликанский сенатор Стайлз Бриджес. В одном из тех меморандумов, относившемся к 1946 году, Черчилль открыто настаивал на том, что «единственным спасением для цивилизации было бы, чтобы президент Соединенных Штатов объявил Россию опасностью для мира во всем мире и объявил превентивную атаку». Однако консерватор Уинстон Черчилль потерпел сокрушительное поражение на выборах в июле 1945 года. Несмотря на его высокую популярность как политического лидера, британские избиратели предпочли лейбористов по причинам исключительно внутренним, экономическим и социальным – в этих областях он гораздо меньше соответствовал народным требованиям. Может быть, те, кто голосовал против него, думали, что он по-прежнему останется на верхах внешней политики Лондона. И впоследствии так и вышло. В те шесть лет, когда он оставался главой консервативной оппозиции, Черчилль продолжал оказывать огромное влияние не только на британскую внешнюю политику, но также и прежде всего на идеи интеллектуальной и политической элиты Запада в целом. И именно поэтому Гарри Трумэн доверил ему сообщить миру о новом направлении, которое Запад начал придавать послевоенному ходу событий.

Когда 5 марта 1946 года Черчилль встал, чтобы произнести свою знаменитейшую речь в Вестминстерском колледже Фултона, штат Миссури, он обращался ко всему Западу, хотя и не был британским премьер-министром. Его слова были тщательно согласованы с американским президентом. Оба они, конечно, справлялись с восемью тысячами слов Джорджа Кеннана, легшими на их столы всего за десять дней до того.

Это было «официальное» начало холодной войны. Одновременно в официальный обиход вошло выражение «железный занавес». Комплименты теперь уже бывшему союзнику были включены в речь как простая формальность. «Мы рады, что Россия занимает место, подобающее ей, среди великих наций мира, приветствуем ее флаг на морях и прежде всего надеемся на постоянные, частые и возрастающие контакты между русским народом и нашими народами, живущими на обоих побережьях Атлантики». Существо речи было очень жестким. «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на весь континент опустился железный занавес. За ним оказались все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы: Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест и София. Все эти знаменитые города и живущие вокруг них народы уже в сфере, которую я называю советской. И все они так или иначе подчинены не только советскому влиянию, но и жесточайшему и во многих случаях все возрастающему контролю со стороны Москвы».

Советский Союз взял под контроль «слишком большую» и «слишком важную» часть Европы. Ялтинские ожидания Запада оказались слишком оптимистичными. Наступил момент воплотить в жизнь стратегию «сдерживания», подсказанную Джорджем Кеннаном, и нельзя было терять времени... 

Лондонская конференция

23 февраля 1948 года при энергичных протестах Советского Союза началась отдельная конференция западных стран, которая определила новые линии их поведения и утвердила, по закону и фактически, отказ от принципа совместного руководства германскими делами. Лондон отменял Потсдам. Через месяц, 20 марта 1948 года, по причине отказа западных стран передать решения, принятые в Лондоне, на формальное рассмотрение четырехстороннего Контрольного совета маршал Соколовский, советский представитель, покинул собрание Совета, указав, по существу, что это конец сотрудничества. 3 апреля Гарри Трумэн подписывает план Маршалла. 7-го июня того же года американцы, англичане и французы основали орган совместного международного контроля над Руром и начали формирование региональных правительств в зонах западной оккупации, поручая им наметить Конституцию ввиду будущего создания западногерманского государства.

За пять месяцев западные союзники круто изменили картину, созданную подписанными раньше соглашениями. Это было стратегическое наступление на многих фронтах, не оставлявшее возможности для переговоров. Советский Союз внезапно оказался без дипломатических средств, чтобы ему противостоять, а также без экономических и финансовых возможностей ответить. План Маршалла был самым коварным пунктом, против которого Сталин не имел никаких планов защиты. Из Вашингтона (с изрядной долей наглости) сделали даже предложение включить Советский Союз (и восточные страны-сателлиты) в число бенефициаров американской «помощи». Но если бы условия, на которых США соглашались распространить на них свое предложение помощи, были приняты, они поставили бы советскую экономику под прямой контроль международных финансовых институтов. В том числе и созданных на Бреттон-Вудской конференции. Поэтому предложение было отвергнуто даже без рассмотрения. Кремль уже оказался в положении того, кто ждет, что на него обрушится множество ударов, но не имеет от них защиты. 

17 июня три западных правительства осуществили отдельную валютную реформу, объяснив ее необходимостью «эффективного участия Западной Германии в плане Маршалла». Рейхсмарка, вплоть до того момента имевшая ценность в четырех оккупационных зонах, в трех западных зонах была заменена другой легальной валютой – немецкой маркой. Это был фактически последний инструмент четырехстороннего контроля над ситуацией. Объявили, что новая валюта напечатана в Соединенных Штатах в 1947–1948 годах. И обнаружилось, что Вашингтон и Лондон предварительно хорошо обдумали каждый шаг операции, чтобы достичь этого пункта. Сговор и обман шли рядом. Так СССР вынудили осуществить во всевозможной спешке параллельную валютную реформу в восточной зоне – зоне собственной оккупации – и ввести целый ряд административных и экономических ограничений.
Однако для Сталина проблема была гораздо серьезнее, чем налаживание валютного обмена. Речь шла о том, чтобы резко изменить всю политику в зоне своей оккупации. Вплоть до этого момента Москва считала Восточную Германию побежденным врагом. В своей оккупационной зоне Москва систематически занималась экспроприацией промышленности, сырья, инфраструктуры, промышленных товаров. Уплата немецкого военного долга России происходила как отъем всего, что оставалось в Восточной Германии способного приносить пользу. На западе был план Моргентау и директива JCS 1067. На востоке было то же самое, только без названия.

Теперь, в июне 1948 года, Москве пришлось решать вопрос, как произвести переворот во всей своей оккупационной политике. До этого момента с немцами обращались как с врагами, теперь нужно было выбрать среди них тех, которые будут полезны как друзья. Теперь надо было формировать восточногерманскую элиту из убежденных антинацистов, марксистов и ленинцев, задачей которых будет строить в Германии социализм. В то время как Запад спасал нацистов, чтобы использовать их научные знания, их шпионскую находчивость и жестокость, Советский Союз должен был опереться на тех, кто сопротивлялся нацизму или просто не был им заражен.

Нужно было перестать забирать материальные блага и людей. Даже как можно скорее повернуть поток назад и заменить уплату военного долга потоком всевозможного рода помощи. Задача тем более неблагодарная и трудная из-за скудости средств в «родном доме». К тому же надо было немедленно остановить начавшуюся утечку кадров: профессоров, чиновников, медиков, руководителей.

24 июня 1948 года Советский Союз решил блокировать Западный Берлин, закрыв все пути въезда и выезда, наземные и водные, и отрезав водоснабжение и электроэнергию. 480 квадратных километров Западного Берлина (находившихся под западным контролем) остались, окруженные со всех сторон, внутри зоны советской оккупации. Демаркационная линия между двумя зонами города была 44,8 километра длиной, и до того момента ее можно было пересечь через 81 зону контроля и 13 железнодорожных и уличных пограничных пунктов. Трумэн отверг предложение генерала Люсиуса Д. Клея, командующего оккупационными войсками США, организовать бронированную колонну, чтобы прорвать советскую блокаду, – он боялся, и справедливо, что это выльется в прямое военное столкновение больших масштабов. Он поручил генералу Альберту Ведемейеру, командовавшему авиацией США в Европе, организовать воздушный мост, чтобы снабжать город. Воздушный мост устроили на следующий день после начала блокады, и он продолжал действовать непрерывно до 30 сентября 1949 года. Весь американский и британский воздушный флот был мобилизован в рекордные сроки. Самолеты поставляли не только Соединенные Штаты, но и Великобритания и Франция, но управляли ими также экипажи из Австралии, Южной Африки, Новой Зеландии. Потом рассчитали, что вылетов было в общей сложности 278 228, а в самый напряженный момент – 1398 вылетов каждые 24 часа. На самом деле Сталин через 11 месяцев решил прекратить противостояние, но мост продолжал действовать – опасались, что Москва может каждую минуту возобновить блокаду. Всякий диалог был прерван и больше не возобновлялся.

Цена этого столкновения для западных стран была очень высока, но пропагандистский результат – превосходный. Перед лицом европейского общественного мнения, наэлектризованного «героическим» предприятием, Советский Союз, подвергшийся провокации, оказался на скамье подсудимых. Блокада Берлина стала одной из первых экспериментальных проб в создании отрицательного образа СССР как «безжалостного врага» Запада и его народов. Как непримиримого врага всякого соглашения. И облегчила следующие шаги, тем временем уже спланированные, к формированию западногерманского государства и его включению в ускоренном темпе в Атлантический договор.

1 сентября 1948 года состоялось первое собрание германской Конституционной ассамблеи. Конституция будет принята 8 мая следующего года. Тем временем, 4 апреля 1949 года, основали НАТО (North Atlantic Treaty Organization), и решение о его создании вошло в силу 24 августа того же года. Конрад Аденауэр стал главой первого правительства Федеративной Республики Германия 20 сентября 1949 года.

Советский Союз молча наблюдал за блестяще задуманным политическим наступлением, которому не имел никакой возможности противостоять. Посреди эффектных фейерверков, устроенных бывшими союзниками, раздался только один мощный звук – грохот взрыва, совершенно неожиданный и повергающий в изумление: 29 августа 1949 года взорвалась первая советская атомная бомба на далеком полигоне Семипалатинска.

(Продолжение следует)

Джульетто Кьеза,

итальянский журналист, писатель и общественный деятель